В последние десятилетия мы стали свидетелями "возрождения" идеи гражданского общества, его проявлений в странах и регионах, ранее находившихся вне сферы прогрессивных политико-экономических и идеологических процессов. Опыт Турции - "самого вестернизированного государства Ближнего Востока" - позволяет проследить становление и функционирование "неевропейской модели" гражданского общества, определить основные тенденции и детерминанты его развития.

С конца 1980-х гг. западная модель демократии и связанные с ней идеи и концепции - гражданское общество, негосударственные общественные организации и т.д. - начали свой победный марш по странам незападного мира. Оценивая масштабы этого явления, С. Хантингтон даже назвал его "демократизацией третьей волны" [Хантингтон, 2003, с. 23 - 37]. Формулы базовых концепций либерализма оказались на устах практически всех политиков и общественных деятелей. В результате установилось и их неадекватное понимание и упрощение.

Одно из таких упрощений - стремление свести нормативное содержание концепта гражданского общества к набору минимальных параметров, ориентированных на такие понятия, как конкуренция, подотчетность, право на создание добровольных ассоциаций, формализованная законность, плюрализм, публичность, свобода предпринимательства и т. д. А наличие профсоюзов и неправительственных общественных организаций (НПО) стало рассматриваться как показатель степени "демократичности" того или иного социума [Democracy..., 1997, р. 1 - 15]. Вместе с тем логика капиталистической частной собственности и рынка часто вступает в конфликт с принципами плюрализма и свободой ассоциаций, а логика бюрократизации - с логикой парламентского формирования общей воли, принципы репрезентативного процесса законотворчества - с новыми формами маргинализации и господства [Коэн, Арато, 2003, с. 12]. Кроме того, ввиду происшедших за последний век структурных изменений любые попытки отождествить "государство" с "политическим обществом" или "гражданское общество" с "частным" представляются анахронизмами [CivilSociety: Challenging..., 2000; Seligman, 1992]. Еще одним следствием упрощенного толкования понятия гражданского общества является абсолютизация его "антиполитической модели" [Коэн, Арато, 2003, с. 587], в которой утверждается категорическая оппозиция, противостояние государства и общества. Между тем в современных обществах, особенно в странах, не принадлежащих ни географически, ни идеологически к Западу и поставленных в своем развитии перед дилеммой выбора между экономическим либерализмом и интервенционизмом "государства всеобщего благосостояния", можно наблюдать разнообразные формы их связи и сотрудничества через политические партии, общественные организации, профессиональные союзы, ассоциации и целый ряд других институтов. Причем сцепление государства и гражданского общества оказывается настолько прочным, что ни о какой неприкрытой бинарной оппозиции "общество-государство" говорить не

стр. 109
приходится, а сам подход оказывается неадекватным для понимания и анализа изучаемой ситуации [Beller-Hann, Hann, 2001, p. 32].

Еще одна распространенная ошибка - трактовка гражданского общества как единого гомогенного организма. Между тем как правильнее было бы говорить о сложной совокупности социальных пластов, существующих и действующих в рамках одной системы, или о гетерогенном институте, объединяющем неоднородные социальные группы, обладающие разными интересами и отражающие отличные друг от друга политические установки и взгляды. Ведь гражданское общество, если следовать современным социальным теориям, - это автономное и саморегулирующееся пространство общественных отношений, где политические и социально-экономические мотивации, индивидуализируя и эмансипируя личность, вытеснили либо вытесняют "доиндустриальные" модели поведения. Именно поэтому его институциональные основы - это социальные движения, политические партии, профсоюзы и иные общественные организации, иными словами, - институты и структуры, обеспечивающие самовыражение личности, коллектива и массовых общностей [Коэн, Арато, 2003, с. 7; Володин, 2008, с. 35 - 36].

В Турции мы сталкиваемся практически со всеми перечисленными искажениями в восприятии гражданского общества. На фоне постоянных разговоров о нем, его фактическом и гипотетическом вкладе в развитие демократии в стране остается до конца неясным, что в общественном дискурсе стоит за этим понятием. Одни видят в определении "гражданский" оппозицию "государственному", в то время как другие имеют в виду противовес "влиянию армии". Для кого-то гражданское общество означает просто наличие общественных организаций, для других - важно, какие это НПО (либеральные, исламские или секулярные). В контексте разных политических идеологий и платформ гражданское общество стало идентифицироваться буквально со всем - от многопартийной системы и гражданских прав до индивидуальной свободы [Seligman, 2001, р. 203]. Между тем традиционная трактовка этого понятия, выведенная еще деятелями шотландского Просвещения, как своего рода противовеса сильному государству и источник гражданского воспитания, более адекватно позволяет рассмотреть этот феномен в турецком контексте. Эти две характеристики важны тем, что осмысляют гражданское общество в рамках концепции плюрализма и гражданственности, ставящих добровольные ассоциации на службу демократии (поскольку они содействуют укреплению таких ценностей, как доверие, терпимость, готовность к компромиссу - т.е. всего того, что в 1990-е гг. приобрело основные черты теории консолидации демократии [Шмиттер, 1996, с. 16 - 27]).

Историю становления и развития гражданского общества в Турции можно отсчитывать по-разному. Если под последним понимать возможность относительно свободной ассоциации вне строгих границ, очерченных государством, то можно говорить о практически полуторавековом опыте гражданского общества в стране. Ведь социально-политический вес общественных движений и организаций в период "поздней" Османской империи (1850 - 1923) был весьма значительным (это хорошо видно на примере деятельности вакфов - благотворительных институтов, создававших сети социальной солидарности, абсолютно независимые от центральной власти [Шлыков, 2006, с. 67 - 100]). Уже после провозглашения Турецкой Республики как современного государства-нации появились различные организации, действующие вне политики, но в тесном сотрудничестве с государством. Иными словами, гражданское общество как "сфера свободной ассоциации" развивалось параллельно со становлением нынешней Турции, выступало неотъемлемой частью модернизации и формирования демократической политической системы. Однако если принять более широкую трактовку и воспринимать гражданское общество как возможность и механизм общественного влияния на процесс демократизации и формирования государственной политики, то придет-

стр. 110
ся констатировать, что подобные черты турецкий социум начинает приобретать лишь в конце 1980-х гг. [Keyman, 2003; Diamond, 1994, p. 4 - 17; Toros, 2007, p. 395 - 415].

Вероятно, один из главных факторов, которые, по меньшей мере, тормозят превращение аморфных ассоциаций и разрозненных социальных групп в более крупные объединения, включенные в активную политическую жизнь страны, создающие основы для "демократии-участия", - особый "централизованный" характер политической и экономической модернизации в Турции. В период становления государства-нации (1923 - 1945) и оформления многопартийной системы и парламентаризма (1945 - 1980) центральная власть сохраняла за собой роль главного и наиболее влиятельного субъекта политических, социально-экономических и культурных отношений. Тем самым и институты гражданского общества (разнообразные ассоциации, движения, НПО и т.д.) подпадали под косвенный, а иногда и прямой контроль со стороны государства. Ведь сама схема "централизованной" модернизации, осовременивания "сверху" базируется на идее прочного единства общества и государства (государства и нации), предполагает существование "независимых" ассоциаций, действующих на принципах служения власти и ее нуждам, а не по законам социальных отношений, основанных на личных предпочтениях и экономическом интересе [Pope N., Pope H., 1997].

Доминирование государства, его контроль над публичной сферой и общественной жизнью, неуклонно возрастая в годы военных переворотов (1960, 1971, 1980), сохранились и после 1945 г., даже несмотря на возникновение крупных торгово-промышленных союзов, палат и т.д. [Киреев, 2007, с. 289 - 300; Ozbudun, 2000, р. 87]. На процесс приближения турецкого общества к гражданскому состоянию сильно влияли и этнорелигиозные конфликты: обострение курдского вопроса и проблемы исламской идентичности, их политизация в 1980-е и 1990-е гг. служили формированию соответствующих подходов к гражданскому обществу и его институтам, диктуемых принципами национальной безопасности и выражавшихся в отлаживании правовых механизмов давления и контроля над НПО.

Однако с 1980-х гг. в стране формируется целый ряд факторов, благоприятствующих развитию гражданских отношений и снижению влияния государства в общественной жизни. Переход к рыночной экономике и курс на ограничение этатизма, сочетавшиеся с общемировой тенденцией углубления "глобализационных процессов", - все это способствовало повышению значения гражданского общества как автономного саморегулируемого социального пространства. Организация экономической жизни в рамках свободного рынка не только послужила причиной возникновения серьезной критики государственного вмешательства в экономику и его политики тотального интервенционизма, но и сформировала в общественном мнении более либеральные подходы к пониманию индивидуализма, границ личных прав и свобод, что, в конечном счете, не могло не отразиться на взаимоотношениях общества и государства (в частности, на повышении социальной и политической ответственности последнего, а также на снижении степени его доминирования в разных сферах общественной жизни) [Keyman, 2001; Keyman, Icduygu, 2003, p. 219 - 234]. В свою очередь, события 1990-х гг. со всей очевидностью поставили перед гражданским обществом ряд императивов: необходимость преодоления поляризации и разобщенности своих институциональных основ, а также принятия на себя более активной роли в социальной сфере. Последнее обстоятельство стало особенно острым после крупнейшего Стамбульского землетрясения 1999 г., унесшего жизни 20 тыс. человек. Государственные органы показали малую эффективность в организации помощи пострадавшим (осуществлении работ по ликвидации последствий стихийного бедствия, обеспечении временного жилья и пропитания пострадавшим и т.д.), а турецкие неправительственные организации, напротив, при всей спонтанности и неорганизованности своих действий, неспособности к консолиди-

стр. 111
рованным усилиям доказали, что обладают значительным потенциалом [Kubicek, 2002, р. 761 - 778].

Вскоре гражданское общество получило еще один сильный импульс к развитию, теперь уже на политическом уровне. Добившись статуса кандидата в полноправные члены Евросоюза, Турция принимала на себя обязательства провести в стране комплексные реформы с целью соответствия "Копенгагенским критериям" (2002 г.)1, т.е. принципам демократии в формате ЕС. В результате реформ 2002 - 2004 гг. и принятия законов о свободе собраний и ассоциаций значительно расширилось поле деятельности НПО, сильно ограниченное в предшествующие десятилетия (по Конституции 1982 г.), создались условия для общественного диалога по ключевым проблемам социальной политики. В то время как меджлис принимал законы о реформах, прописанных в "Копенгагенских критериях", ЕС стал тесно взаимодействовать как с правительственными, так и неправительственными общественными организациями, помогая им подняться до "европейского" уровня. Такие НПО, как Ассоциация защиты прав человека (Инсан Хаклары Дерней), Хельсинская ассамблея граждан (Хельсинки Юртташлар Дерней), Вакф экономического развития (Иктисади Калкынма Вакфы), Турецкий исторический вакф {Тюрк Тарих Вакфы) и т.п., совершенствуют свои программы в тесном сотрудничестве со структурами ЕС [Wedel, 1997; Simsek, Summer 2004, p. 111 - 139].

За последние годы в Турции ощутимо увеличилось число независимых изданий, журналов, газет, частных радио- и телеканалов, коммерческих и профессиональных организаций, спортивных клубов и обществ. Заметным событием стало появление в 1990-е гг. первой открытой общественно-политической программы Сиясепг Мейданы ("Политическое поле"), ставшей трибуной для известных в стране экспертов и общественных деятелей, наравне с которыми выступали и "непрофессионалы". Все эти дебаты не имели ощутимых последствий, не выливались в конкретные социальные инициативы, зато успешно формировали "атмосферу дискуссионности" в Турции, по крайней мере ее видимость.

В Турции, как и в других странах мира, в 1980-е и 1990-е гг. появилось множество НПО. До военного переворота 12 сентября 1980 г. их насчитывалось 38 354. И несмотря на то что военная хунта закрыла около 20 тыс. НПО, сейчас их количество превышает 90 тысяч [Sabah, 2004]2. Более трети из них находится в крупнейших городах страны - Стамбуле, Анкаре и Измире [Civil Society in the Grip..., 2000, p. 478]. Между тем значительное число подобных организаций и относящаяся к ним статистика могут легко ввести в заблуждение. Действительно, количество профессиональных ассоциаций, союзов, палат и т. д. выглядит вполне адекватным для Турции (хотя и недостаточным по сравнению с европейскими странами [Sabah, 2004]), но вклад всех этих НПО в публичную сферу, степень их влияния чрезвычайно малы [Beller-Hann, Hann, 2001, p. 92 - 93]. И здесь мы сталкиваемся с фундаментальным несоответствием и различием западной и "незападной" моделей гражданского общества. В первом случае перед нами система взаимных формализованных отношений, обязательств и договоренностей между отдельными индивидами, во втором - господство неформальных связей, распространение разнообразных форм "реципрокных отношений". Поэтому оценивать гражданское общество в Турции необходимо, исходя из других, неколичественных показателей. Более того, неспособность многочисленных НПО и разнородных общественных движений, хорошо заметных в публичной сфере, на экранах телевизоров, в

1 На саммите ЕС в Копенгагене в 2002 г. был зафиксирован ряд требований политического, экономического и законодательного характера, которые Турция должна выполнить, чтобы претендовать на членство в ЕС.

2 По результатам масштабного исследования "Международного альянса за гражданское участие" (ЦИВИКУС), в 2006 г. в Турции на 100 тыс. граждан приходилось 108 ассоциаций и 6 фондов (вакфов) [Civil Society in Turkey, 2006, p. 35].

стр. 112
печатных СМИ или на таких мероприятиях, как ооновская Конференция по среде обитания, влиять на решения и политику правительства позволила П. Кубичеку утверждать, что "гражданское общество в Турции существует больше как слоган, но не как реальность" [Kubicek, 2001, р. 4].

Сквозь прикрытие новых технологий и броских лозунгов проглядывается все тот же патерналистский настрой власти [Bauman, 1987], заставляющей добровольные организации сосредоточиваться исключительно на своих уставных целях, не подпуская их к политической деятельности и властным институтам. Более 95% всех НПО в Турции действуют на основании Закона об ассоциациях (Дернеклер Кануну), запрещающего общественным организациям проявлять активность в политической жизни страны и сотрудничать с политическими партиями. Аналогично и госслужащим запрещено участвовать в политике и вступать в ряды какой-либо партии. Все эти ограничения делают организации гражданского общества слабыми и маловлиятельными.

* * *

Одним из непременных условий поступательного развития и "эффективности" гражданского общества является определенная независимость экономической сферы, ее "удаленность" от государства и властных структур [Democracy..., 1997, р. 73 - 74]. Для Турции вопрос либерализации экономической сферы всегда был достаточно болезненным. Несмотря на определенные усилия вывести экономическую жизнь из-под контроля и гнета государственной машины (в 1980-е и 1990-е гг.), в частности через приватизацию "государственных экономических организаций" (ГЭО), в стране мало что изменилось [Киреев, 2000, с. 292 - 299; Civil Society in the Grip..., 2000, p. 188 - 189]. До сих пор государство остается самым главным собственником финансовых институтов, экономических объектов, предприятий и т.д. [Киреев, 2007, с. 373]. Исторически такое положение вполне объяснимо: структура и организационные принципы турецкой экономики были заложены в 1923 г. на знаменитом Измирском экономическом конгрессе именно как государственный проект. В то время в стране не было или почти не было "класса" независимых предпринимателей, поэтому оживление экономики иными средствами и методами едва ли было возможно.

Сохраняющаяся в Турции высокая степень зависимости частного бизнеса и промышленных компаний от государства как главного распределителя контрактов и активного "законотворца", "подчиненность" бюрократии и правительству как институтам, контролирующим и определяющим пределы экономической активности, иногда может оказываться чрезмерной, поскольку помимо формальных рычагов обладает и скрытыми инструментами влияния. У государства имеется целый ряд механизмов воздействия на экономическую сферу: это и налоговые, правовые преференции крупным ГЭО, и непосредственное влияние на руководство ведущих предприятий (введение в их состав правительственных чиновников). Поэтому связь бизнеса и государства, их взаимоотношения легко могут принять формы клиентелизма и патронажа [Civil Society in the Grip..., 2000, p. 188 - 189]. Кроме того, поскольку исполнительная власть в Турции фактически контролирует законодательную и судебную систему (ведь победившая на выборах партия или коалиция получает в руки практически все рычаги управления государством), влиятельные бизнесмены, равно как и другие заметные игроки публичной сферы, больше склонны идти на компромисс с властью, чем на обострение отношений и открытое противостояние.

Известный социолог Н. Мансо в своем исследовании, посвященном трансформации турецкого общества, попытался высветить не всегда очевидную связь между общественными организациями и государством. На примере празднования 75-летнего юбилея республики Мансо показал, как НПО, участвовавшие в организации торжеств,

стр. 113
стремились отделить свои структуры от государства, но это оказалось невозможным по ряду причин. Во-первых, текущая деятельность НПО как раз и направлена на выстраивание привилегированных отношений с ним; во-вторых, поиск финансовой поддержки - иногда даже не столько для развития, сколько просто для выживания, как в случае Турецкого исторического вакфа (Тюрк Тарих Вакфы), приводит многие НПО к сотрудничеству с госструктурами и господдержке; наконец, сама команда менеджеров и администраторов большинства НПО - это совокупность бывших политиков и чиновников, немного разбавленная представителями среднего и крупного бизнеса [Civil Society in the Grip..., 2000, p. 299].

Средства массовой информации ("четвертая власть" западных демократий) также не вполне свободны от государственной "опеки". Большинство общенациональных телеканалов и газет в Турции напрямую входят в крупные холдинги или поддерживаются ими. Другими словами, ведущие СМИ страны являются дочерними компаниями корпораций, а не самостоятельными структурами. Учитывая многоуровневые связи, систему обязательств между крупным бизнесом и властью, на первый взгляд автономные масс-медиа оказываются в серьезной зависимости от государства. Добавим к этому вопрос о распределении заказов на рекламу внушительного числа госкорпораций и множества общественно-культурных организаций (то, что, собственно, и приносит электронным и печатным СМИ главный доход), и эфемерность самостоятельности "четвертой власти" в Турции станет очевидной. В этих условиях у издателя или "свободного" журналиста практически отсутствует возможность вести "свою" линию, идущую вразрез с официальной идеологией3.

* * *

Подчиненность экономической сферы государству накладывается на еще одну важную проблему гражданского общества в Турции - высокую степень его дезинтеграции, сравнимую с фрагментацией политического спектра. Лучшее тому подтверждение - ситуация вокруг торговых палат и предпринимательских союзов, которые, по идее, должны действовать, руководствуясь логикой экономической рациональности в большей степени, чем политическими пристрастиями. Между тем эти институты успешно служат интересам политических партий от радикально-правых - до ультралевых. Так, Союз турецких промышленников и предпринимателей (ТЮСИАД) ориентируется на правоцентристов. У левых - это основанная бизнесменами-алевитами [Milliyet, 11/06/1997, Oztiirk, 1997] Ассоциация республиканских промышленников и предпринимателей (ДжЮСИАД), а Ассоциация национальных промышленников и предпринимателей (УСИАД) обслуживает интересы левых кемалистов [Cumhuriyet, 04/06/1998, Hiirriyet, 06/02/2000]. У правых - основанная алевитами Ассоциация демократических промышленников и предпринимателей (ДЕМСИАД) и Ассоциация националистических промышленников и предпринимателей (МИСИАД), идеологически близкая Партии националистического действия (ПНД). Ассоциация независимых промышленников и бизнесменов (МЮСИАД) представляет интересы религиозно-настроенных и консервативных предпринимателей. В одном ряду с ними стоит Президентский совет турецких промышленников и предпринимателей (ТЮБИСАК), призванный координировать действия всех этих ассоциаций [CivilSociety in the Grip..., 2000, p. 105 - 145]. Таким образом, можно согласиться с мнением К. Ворхофа о том, что экономическая сфера в стране "...разделена по линии культуры и идеологии, что не дает возможности турецким промышленникам и предпринимателям выступать единым фронтом в противостоянии го-

3 В начале 2007 г. либеральный журнал "Нокта" опубликовал секретный "белый" и "черный" списки СМИ и журналистов, подготовленный Генштабом Турции, после чего само издание вскоре было закрыто [Today's Zaman, 09/03/2007; 21/04/2007].

стр. 114
сударству и правительству как объединенная влиятельная "группа давления", что можно было бы считать гражданским обществом" [ibid., p. 185].

Схожее положение и в среде турецких профсоюзов, которые можно вслед за социологом Т. Бора разделить на две категории: правые, объединяющие "людей капитала", предпринимателей и т. д., и левые, в которые входят научная интеллигенция и высококвалифицированные рабочие (две группы, практически не пересекающиеся друг с другом) [Civil Society in the Grip..., 2000, p. 140]. "Правые" профсоюзы поддерживают официальную государственную идеологию, основанную на национализме и правоцентристских ценностях. Их отношения с государством можно назвать "здоровым сотрудничеством": власть не трогает эти организации, если только они открыто не поддерживают исламских фундаменталистов или другие нелегальные движения. Левые профсоюзы, в свою очередь, критично относятся к государственной идеологии и политике. В каком-то смысле эти организации выступают как внепарламентская оппозиция существующему режиму. Дезинтегрированность и поляризация характерны и для других элементов гражданского общества в Турции. Профессиональные ассоциации адвокатов, врачей, инженеров, архитекторов, ветеринаров, фармацевтов, писателей и артистов, наверное, даже еще больше разобщены по политико-идеологическим интересам и пристрастиям.

Политическая раздробленность гражданского общества проявляется даже среди организаций по защите прав человека. Только самая крупная из подобных организаций - Ассоциация прав человека (ИХД) и связанный с ней Турецкий вакф прав человека (ТИХВ) включают в свои ряды представителей разных идеологических платформ. Другие же, например Ассоциация помощи семьям заключенных и осужденных (ТАЯАД), напротив, служат исключительно интересам ультралевых сил. В свою очередь, у правых есть свой фонд - Вакф социальной безопасности и образования (СГЕВ), у "умеренных" исламистов - Ассоциация защиты основных прав и свобод (Озгюр-Дер), у радикалов - Ассоциация защиты прав человека и солидарности с угнетенными (Мазлюм-Дер). Как показывает практика, при тесном взаимодействии между теми или иными организациями по защите прав человека различия в политических предпочтениях и взглядах проявляются со всей очевидностью и становятся труднопреодолимой преградой на пути выработки совместных проектов, действий и т.д. [Civil Society in the Grip..., 2000, p. 471]. Это подтверждается опытом работы, в частности, феминистских организаций и других НПО на ооновских конференциях по правам человека в Пекине (1995 г.) и Стамбуле (1996 г.), когда попытка сотрудничества преследующих в общем-то схожие уставные цели НПО приводила к конфликтам.

Низкий уровень терпимости и уважения к противоположным взглядам до сих пор остается отличительной чертой политической культуры турецкой государственной элиты и гражданского общества. Примат "одного мнения" - так можно определить принципы поведения разных групп в рамках турецкого социума: когда "сильный", т.е. более представительная социальная группа, утверждает неоспоримость своей культурно-политической платформы и навязывает ее "слабому" - социальной группе, обладающей в данной ситуации меньшим ресурсом. Подобная практика наряду с глубокой дезинтегрированностью общества и ведет к тому, что этнические, религиозные и политические разногласия и "несходства" легко оборачиваются жестокими конфликтами. Турецкому обществу вообще свойственны "разломы" по линии религиозной, культурной и политической идентичности. Наиболее серьезные из них, если рассматривать последние тридцать лет, - это оппозиция турок и курдов, суннитов и алевитов, исламистов и кемалистов. Причем в рамках этих общностей существуют свои "линии напряжения", такие как противостояние исламистских и "кемалистских" феминисток, курдов-алевитов и курдов-суннитов и т.д.

стр. 115
Какая бы из существующих культурно-идеологических групп ни становилась сильнее, влиятельнее, она непременно стремилась подавить, ограничить или, по крайней мере, игнорировать другие. К примеру, исламисты, традиционно жаловавшиеся на гнет со стороны кемалистов и государства, осуждавшего и запрещавшего их деятельность, со своей стороны, при наличии благоприятных политических условий повели себя по отношению к своим идеологическим оппонентам аналогичным образом. Есть много примеров, когда в студенческой среде, где число религиозно настроенных молодых людей было значительным, неопределившиеся и сочувствующие довольно быстро присоединялись к исламистам. Особенно это хорошо было заметно до "процесса 28 февраля" (1997 г.), когда не было еще строгих правил по ношению религиозной одежды в общественных местах: за один академический год количество одетых в хиджаб или носящих характерные усы с бородой ощутимо возрастало (Simsek, Autumn 2004, p. 48].

Что касается толерантности в отношениях противоположных общественных групп, то ее уровень хорошо иллюстрирует одно журналистское расследование. Две сотрудницы влиятельной стамбульской газеты сначала отправились в мини-юбках в кинотеатр, расположенный в районе Фатих, известном консервативными взглядами своих жителей, а затем пришли в популярный ночной клуб в хиджабах. И в первом, и во втором случае их попросту заставили "уйти по-хорошему" [Civil Society in the Middle East, 1995 - 1996, II, p. 111].

Между тем наличие общепризнанных ценностей и устоявшейся системы права - неотъемлемая часть любой концепции гражданского общества. "В отсутствии согласия, пусть даже четко не артикулированного, насчет общих границ действия (не важно политического, экономического или иного)... в обществе не будет никакой сплоченности", - пишет социолог А. Нортон [Civil Society in the Middle East, 1995 - 1996,1, p. 11]. В свое время Э. Дюркгейм для определения подобной степени диссоциации социума ввел понятие аномии - преобладающего равнодушия к законам вследствие утраты уважения и доверия к ним со стороны большинства (и как результат - либо их несоблюдение, либо злостное нарушение). Масштаб аномии не связан с законотворческой деятельностью: законов, в том числе хороших и строгих, может быть много, но это ничего не меняет. Строгость законов в таких случаях компенсируется необязательностью их исполнения.

В Турции обыденность факта нарушения правил и норм закона в любой области формальных и неформальных отношений - будь то правила дорожного движения, нормы поведения в общественных местах или статьи Конституции - одна из самых больших проблем гражданского общества и демократии. Вольная трактовка законов и правил фактически стала общим принципом поведения государства и гражданского общества в Турции, где официальные органы часто закрывают глаза на факты нарушения норм законодательства. Вспомним проблему незаконной застройки в пригородных, периферийных районах крупнейших мегаполисов - Стамбула, Анкары, Измира - так называемого геджеконду, уже давно ставших социальным феноменом в Турции. Местные власти и политики не могут (или не стремятся) решить этот наболевший вопрос. Их действия сводятся к принятию накануне выборов традиционной "амнистии" (геджеконду аффы), легализующей незаконно построенные хижины и снимающей ответственность за правонарушение с их владельцев4. В общественном дискурсе избирательность подчинения нормативным установкам и правилам уже давно зафиксирована в разных поговорках и народных максимах: "Закон написан для обычных людей, но не беев", "Правила существуют, чтобы их нарушать". Неудивительно, что в свое время

4 Такая тактика объясняется электоральным потенциалом, которым обладают многочисленные жители районов геджеконду [Karpat, 2004].

стр. 116
президент Тургут Озал на реплику журналиста в эфире телепрограммы Иджраатын Ичинден о неполном соответствии одного из президентских указов действующей Конституции заявил, что "нет ничего страшного в том, что мы один раз нарушим Основной закон" [Simsek, 2004, р. 65].

Все отмеченные несоответствия лозунгов и реалий, однако, не должны вводить в заблуждение насчет причин такого неупорядоченного бытия гражданского общества в Турции. Сложившаяся ситуация вызвана не особенностями национального характера или дефицитом определенных человеческих качеств. Проблема, по-видимому, в косвенных следствиях глубокой социальной трансформации, пережитой Турцией во второй половине XX столетия. Переход от традиционных социальных связей (в рамках деревни) к современной городской системе социальной коммуникации и совместного жительства [Giddens, 1990] неизбежно повлек за собой утерю жизненных ориентиров, рост социальной неустойчивости и формирование альтернативной системы этических ценностей. В каком-то смысле устоявшиеся традиционные модели поведения переплелись с принципами "современной" этики (зачастую - в искаженной трактовке). В результате этого "смешения" и отсутствия четких установок и возник феномен неупорядоченной жизни, в малой степени учитывавшей законы и нормы.

* * *

Концепция гражданского общества базируется на принципах свободной ассоциации. Они составляют одну из основных форм взаимодействия независимых индивидов и возникают при отходе от практики давления и принуждения, душащей любую инициативу. Обществу необходим определенный уровень "индивидуальной" культуры, посредством которой его отдельные члены могут не только формировать собственную идентичность (независимо от семьи, социальной группы или сообщества), но также и развивать в себе способность самостоятельно оценивать себя, окружающую действительность, политическую ситуацию и политиков. Для турок характерно создавать своеобразный "культ" вокруг ведущих политических деятелей. К примеру, большинство партийных лидеров покидают свой пост, как правило, либо в случае смерти, либо по причине запрета на политическую деятельность5. За последние двадцать лет первым политическим лидером, добровольно ушедшим из политики, стал Эрдал Инёню (в 1993 г. он покинул пост председателя Социал-демократической народной партии, которую возглавлял десять лет). Уже потом, после поражения своих партий на парламентских выборах 2002 г. подали в отставку Тансу Чиллер (Партия верного пути) и Месут Йылмаз (Партия Отечества). Ситуация вокруг поста президента еще более показательна. Так, если бы не внезапная кончина, Тургут Озал наверняка попытался бы провести через парламент изменения в Конституцию, позволявшие ему остаться на своем посту на второй срок, как это затем попробовал сделать сменивший его Сулейман Демирель.

С 1980-х гг. культурные предпочтения и установки турецкого общества претерпели серьезные изменения, перейдя от традиционных и коллективистских ценностей к индивидуалистическим. Однако эта ценностная трансформация в большей степени характеризуется ростом консюмеризма и меркантилизма, а не повышением социального, политического и интеллектуального уровня развития общества. Хотя, конечно, новые поколения турок гораздо охотнее участвуют в общественной жизни, вступают в ассоциации, стараются следовать принципам личной независимости и критического мышления. Другими словами, современные средства коммуникации, прогресс в развитии системы образования и возросший уровень профессионализма повысили степень "вза-

5 Пример бессменного - на протяжении 30 лет - лидера турецких исламистов Неджметтина Эрбакана.

стр. 117
имозамещаемости" индивидов (их "модульности", если использовать терминологию Э. Геллнера [Геллнер, 1995, с. 105 - 111]), что закономерно увеличило и степень интегрированности общества, и уровень взаимодействия и взаимовлияния индивидов.

Многие турецкие социологи высоко оценивают степень конструктивного взаимодействия внутри турецкого общества. Между тем в реальности все довольно неоднозначно [Civil Society in the Middle East, 1995 - 1996, II, p. 37]. При определенных условиях позитивные сдвиги действительно заметны, в остальных случаях - взаимоотношения между "антагонистическими" группами ощутимо ухудшаются. Как правило, картина, наблюдаемая в отсутствие социальной напряженности и катаклизмов, оказывается достаточно обманчивой. В заблуждение легко может ввести видимость конструктивной дискуссии и диалога, порой и сотрудничества между определенными группами гражданского общества, о которых так любят писать газеты и говорить телекомментаторы. Однако в критической ситуации неспособность координировать свои усилия даже на самом низком уровне становится вполне очевидной [Kubicek, 2001, р. 4].

Показательны результаты социологического опроса, проведенного среди турецких НПО в 2006 - 2007 гг. Согласно его данным, более 85% активных деятелей этих организаций считают недостаточной степень участия населения в их работе, 67% уверены, что существующие НПО не отражают интересы всех групп турецкого социума, а около 90 % полагают, что большинство населения вообще не склонно проявлять гражданскую активность. Столько же (91%) говорят о серьезных финансовых трудностях, с которыми сталкиваются НПО, 66% убеждены, что добровольные организации не способны адекватно представлять интересы ряда важных общественных групп, в частности этнических меньшинств, женщин, рабочих. Кроме того, 67.1% отмечают, что НПО со своей нынешней организацией не могут эффективно работать на всей территории страны [Toros, 2007, р. 405]. Таким образом, институциональные основы гражданского общества в Турции, даже с точки зрения его наиболее активной части, оказываются недостаточно сильными и зрелыми, чтобы влиять на такие процессы, как консолидация демократии и пр. Одна из причин этого - определяющее влияние на формирование и развитие гражданского общества традиций и политической культуры. Можно согласиться с турецким автором А. Я. Сарыбаем в том, что политическая культура, одобряющая неограниченную власть какого-либо одного из субъектов политической системы, сдерживает возникновение социальных институтов, дифференцированных по своим программам и целям [Sanbay, 1997]. При этом само общество, воспроизводящее модель покорного и послушного поведения, стремится самоустраниться от социальных проблем, оставляя их решение государству.

Слабую активность гражданского общества в Турции подтверждают и результаты исследования авторитетной службы World Values Surveys, ежегодно проводящей социологические опросы в разных странах (в Азии, Америке и Европе). По данным одного из последних опросов World Values Surveys, 92% граждан Турции не принадлежат ни к одной из добровольных организаций, 81% уверены, что при возможности люди, не колеблясь, готовы обмануть друг друга, 60% считают демократию политическим строем, не способным вырабатывать нужные и верные решения и страдающим двусмысленностью, а более 40% не видят в "толерантности" и "уважении к другим" ценности, которые надо внушать своим детям [World..., 2007]. Другими словами, нынешний уровень развития политической культуры в Турции не вполне подходит для формирования активного гражданского общества, против которого косвенно выступает и само государство, тормозя его развитие [Aksit, Tabakoglu, Serdar, 2003, s. 85 - 90]. Центральная власть, взяв на себя выявление и разрешение любых социальных проблем, использует разнообразные психологические инструменты, чтобы воспрепятствовать объединению людей в общественные организации, закрывает воз-

стр. 118
можные каналы сотрудничества внутри гражданского общества, создает финансовые трудности для НПО6.

* * *

Теоретические подходы, определяющие понятие гражданского общества, позволяют утвердительно ответить на вопрос о его наличии в Турции. Хотя и лишенное определенных качеств, прежде всего способствующих углублению демократизации, оно действительно есть. Причем по некоторым показателям: количеству - НПО, влиянию индивидуальной культуры и т.д. - его можно даже считать достаточно зрелым, "развитым". Однако с точки зрения "автономности", независимости от власти и армии, участия в процессе принятия государственных решений, степени интеграции, иными словами, на основе нестатистических, "качественных" характеристик уровень его развития едва ли можно считать высоким.

Сравнительная слабость гражданского общества в Турции может объясняться помимо особенностей исторического развития двумя комплексами причин: особенностями государственной идеологии, утверждающей ценности единой нации-государства, отрицающего наличие различных идентичностей и субкультур в рамках одного социума и сохраняющимся контролем армии над политикой и гражданским обществом через ряд институтов, таких как Совет национальной безопасности (СНБ), а также неформальным влиянием военной элиты. В этих условиях права и обязанности граждан становятся функцией государства, а не наоборот, т.е. базируются не на "общественном договоре", а на обязательствах и повинностях, установленных "сверху".

Недостаточная самостоятельность и независимость от государственной власти, глубокая политическая фрагментация и отсутствие терпимости - таковы корни большинства проблем, с которыми сталкивается гражданское общество в Турции и без разрешения которых оно не сможет послужить консолидации демократии в стране. Дальнейшее развитие и совершенствование гражданского общества тесно связано с необходимостью кардинальной ревизии политической системы и принципов государственного устройства Турции, сопровождающейся превращением армии в более демократический и либеральный институт. Двигаясь в этом направлении, основные игроки экономической сферы должны получить свободу от государственного контроля и вмешательства (путем приватизации и превращения их в автономные структуры), а СНБ должен стать действительно лишь консультативным органом. Пока сложно представить, как скоро Турции удастся претворить в жизнь программу обширной демократизации. Столь масштабные социальные трансформации едва ли могут осуществиться за одно-два десятилетия, даже при наличии влияния или давления извне (например, в лице Евросоюза), совпадающего с внутренними потребностями7.

Динамика демократических процессов в Турции также во многом детерминирована отношениями гражданского общества и государства, которым по-прежнему необходима либерализация. В условиях, когда государственная власть не ограничена строгими рамками, а автономия гражданского общества не обеспечивается, поддержание демократических порядков вряд ли возможно. Поэтому стремление углубить процесс демократизации в Турции без реальной экономической и политической либерализации может привести к созданию нестабильной демократии.

6 По данным опроса членов НПО, более 77% считают, что, по сути, в Турции нет свободы печати, 60% - говорят о том, что общественные организации не могут открыто критиковать правительство, 72% - констатируют наличие сложностей с осуществлением базовых политических свобод, около 60% свидетельствуют, что власти препятствуют деятельности международных общественных организаций [Toros, 2007, р. 407].

7 Однако замораживание процесса евроинтеграции не внушает оптимизма в этом вопросе.

стр. 119
Избавление от идеологической фрагментации гражданского общества, ее замещение взаимодействием и солидарностью - т.е. теми чертами политической культуры, приобрести которые еще сложнее, чем трансформировать систему власти, - потребуют смены нескольких поколений, не говоря уже о соответствующей государственной политике.

Наконец, правовая база гражданского общества - также исключительно важный для Турции вопрос. Определенные шаги в сторону повышения правовой культуры были сделаны. Однако либерализация режима часто идет параллельно с обратным процессом - рецидивами возврата к недемократическим мерам (как закрытие происламской Партии добродетели в 2001 г. или попытка с помощью Конституционного суда распустить ныне правящую Партию справедливости и развития в 2008 г.). Впрочем, качественное изменение общественной жизни и гражданского общества никогда не было простым и скорым.

Можно констатировать, что Турция продолжает находиться в состоянии перехода от авторитарного кемалистского режима к плюралистической демократии. Начавшись после Второй мировой войны, этот процесс сперва был ознаменован переходом к многопартийности, а сейчас концентрируется на снижении роли армейской элиты и отказе от практики регулярных военных переворотов. Все крупные преобразования, переживаемые Турцией на протяжении последних полутора веков (начиная с Танзи-матских реформ XIX в. и кончая разрабатываемым с 2007 г. проектом новой Конституции), осуществлялись при наличии сильного влияния извне. Вначале это были Англия и Франция, затем - США, а ныне - Евросоюз и его "Копенгагенские критерии".

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Володин А. Г. Политическая экономия демократии. М., 2008.

Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М, 1995.

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М., 2007.

Киреев Н. Г. Сохранился ли в Турции госсектор? Некоторые итоги приватизации // Ближний Восток и современность (Сборник статей). Вып. 9. М., 2000.

Коэн Д. Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М., 2003.

Хантингтон С. Третья волна: демократизация на исходе XX века. М., 2003.

Шлыков П. В. Парадоксы возрождения вакфов в современной Турции // Современная Турция: проблемы и решения. М., 2006.

Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. 1996. N 5.

Aksit B., Tabakoglu B., Serdar A. Sivil Toplumun ve Katillmin GUclendirilmesinde Sivil Toplum Kuruluslarinin Rolii. Ankara, 2003.

Bauman Z. Legislators and Interpreters: On Modernity, Post-Modernity, and Intellectuals. Cambridge, 1987.

Beller-Hann I., Hann C. Turkish Region: State, Market and Social Identities on the East Black Sea Coast. Oxford, 2001.

Civil Society in the Grip of Nationalism. Studies on Political Culture in Contemporary Turkey / Ed. by Stefanos Yerasimos, Giinter Seufert, Karin Vorhoff. Istanbul, 2000.

Civil Society: Challenging Western Models. L., 1996.

Civil Society in the Middle East. Vol. I-II / Ed. by Augustus Richard Norton. Leiden-New York-Koln, 1995- 1996.

Civil Society in Turkey: An Era ofTransition. CIVIC US Civil Society Index. Country Report for Turkey. Istanbul, 2006.

Democracy, Civil Society and the Muslim World / Ed. by Elizabeth Ozdalga, Sune Persson. Richmond, 1997.

Diamond L. Rethinking Civil Society Toward Democratic Consolidation //Journal of Democracy. Vol. 5. N 3 (July 1994).

Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambridge, 1990.

Gole N. Toward an Autonomisation of Politics and Civil Society in Turkey // Politics in the Third Turkish Republic. Boulder-San Francisco-Oxford, 1994.

стр. 120
Karpat K. H. The Genesis of the Gecekondu: Rural Migration and Urbanization (1976) // European Journal of Turkish Studies (2004) (http://www.ejts.org/document54.html)

Keyman E. F. Turkey and Radical Democracy. Istanbul, 2001.

Keyman E. F., Icduygu A. Globalization, Civil Society and Citizenship in Turkey: Actors, Boundaries and Discourses // Citizenship Studies. 2003. Vol. 7. N 2.

Keyman F. Turkiye'de Devlet Sorunu: Kuresellesme, Modernlesme, Demokratiklesme. Istanbul, 2006.

Kubicek P. The Earthquake, Civil Society, and Political Change in Turkey: Assessment and Comparison with Eastern Europe // Political Studies, Vol. 30 (2002).

Kubicek P. The Earthquake, Europe and Prospects for Political Change in Turkey // Middle East Review of International Affairs (MERIA) Journal. Vol. 5. N 2 (June 2001).

Ozbudun E. Contemporary Turkish Politics: Challenges to Democratic Consolidations. Boulder, Colo, 2000.

Oztiirk N. Alevi businessmen set up CUSIAD // Turkish Daily News. 6.091997.

Pope N., Pope H. Turkey Unveiled: Ataturk and After. L., 1997.

Sanbay A. Y. Sivil Toplum: Iki Strtt Keskin Bleak // Radikal. 14.05.1997.

Seligman A. The Idea of Civil Society. N.Y., 1992.

Simsek S. New Social Movements in Turkey Since 1980 // Turkish Studies. Vol. 5. N 2 (Summer 2004).

Simsek S. The Transformation of Civil Society in Turkey: From Quantity to Quality // Turkish Studies. Vol. 5. Issue 3 (Autumn 2004).

Toros E. Understanding the Role of Civil Society as an Agent for Democratic Consolidation: The Turkish Case // Turkish Studies. Vol. 8. Issue 3 (Autumn 2007).

Wedel H. Turkiye Cumhuriyeti'nde Sivil Toplumun Nuveleri - Demokratiklesjnenin Taglylctsl mi Yeni bir Seckinler Orgiitlenmesi mi? // Ortadogu da Sivil Toplumun Sorunlan. Istanbul, 1997.

World Values Survey, 2007 // http://www.worldvaluessurvey.org/

ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

Cumhuriyet

Hiirriyet

Milliyet

Sabah

Today's Zaman

Permanent link to this publication: