М. Ю. СОРОКИНА, Кандидат исторических наук

ПО СТРАНИЦАМ МЕМУАРОВ ДМИТРИЯ АБРИКОСОВА

Исторические события нередко имеют последствия, которые совсем не прогнозировались их вершителями. Парадоксально, но благодаря революционным событиям Октября 1917 г. и последовавшим за ними рассеянием наших соотечественников по всему миру, россияне обрели интереснейший корпус воспоминаний - своего рода всемирную эмигрантскую библиотеку. Большая часть воспоминаний была написана и опубликована в эмиграции в первой половине XX в., другая часть попала в архивы русской эмиграции за рубежом, иные после Второй мировой войны оказались в советских архивах (в составе коллекций пражского Русского заграничного исторического архива) и стали доступны лишь в последние десятилетия. В то же время многие воспоминания и поныне хранятся в семьях - так, в 2006 г. издательством "Русский путь" опубликованы записки С. В. Чиркина "Двадцать лет службы на Востоке", извлеченные из домашнего архива его сыном, а в 2007 г. в историческом альманахе "Диаспора" увидели свет воспоминания сына последнего генерального консула Российской Империи в Мукдене (ныне Шэньян, Китай) С. А. Колоколова, пришедшие из его семьи, живущей ныне в Казахстане. Конечно, отпечаток "беженства", политического изгнания, горечи крушения карьеры и идеалов лежит на многих эмигрантских воспоминаниях.

В этом ряду заметно выделяются мемуары последнего царского посланника в Японии Дмитрия Ивановича Абрикосова (1876 - 1951), посвятившего страницы своей книги описанию напряженной внутренней жизни российских посольств и миссий в Великобритании, Китае и Японии.

Впервые под названием "Revelations of a Russian Diplomat" мемуары были опубликованы на английском языке в 1964 г. издательством Вашингтонского университета. В России честь публичного открытия имени Дмитрия Абрикосова принадлежит японисту П. Э. Подалко, а совсем недавно, в 2008 г., по инициативе и в переводе внучатой племянницы Д. И. Абрикосова, Натальи Юрьевны Абрикосовой, издательство "Русский путь" под названием "Судьба русского дипломата" впервые издало полный текст воспоминаний на русском языке*.

НЕСЛАДКАЯ ЖИЗНЬ

Фигура Дмитрия Абрикосова весьма необычна для российского дипломатического мира первой половины XX в. Он принадлежал к знаменитой московской предпринимательской династии, известной с конца XVIII в. и подарившей России плеяду выдающихся имен во всех областях деятельности - от дореволюционного "кондитерского короля" Алексея Ивановича Абрикосова (1824 - 1904), его деда, до Нобелевского лауреата по физике 2007 г., академика Алексея Алексеевича Абрикосова, племянника Дмитрия Ивановича.

В отличие от многих, канувших в лету или полузабытых имен российского прошлого, фамилия Абрикосовых широко представлена на современной карте Москвы. Сегодня мы можем прогуляться по Абрикосовскому переулку, названному в честь старшего брата дипломата - действительного члена двух академий - медицинских наук и АН СССР Алексея Ивановича Абрикосова (1875 - 1955), человека, который больше всех знал о тайнах кремлевской жизни и смерти, будучи на протяжении всего советского периода ведущим патологоанатомом. Кто-то из москвичей может появиться на свет в родильном доме им. Агриппины Александровны Абрикосовой (1832 - 1901), бабушки Дмитрия Ивановича и одной из самых щедрых благотворительниц дореволюционной Москвы. Да и "Раковые шейки", и "Гусиные лапки", которые так любят наши дети, - бренды, придуманные Абрикосовыми, а популярный шоколад "Бабаевский" - на самом деле - "Абрикосовский".

В дореволюционные годы дипломатическая служба была редкостью для лиц купеческого происхождения. По рождению Дмитрий Абрикосов принадлежал к представителям так называемой "крупной буржуазии", игравшей, как и другие известные предпринимательские династии - Морозовы, Третьяковы, Рябушинские, заметную роль в общественной и культурной жизни России. Продукция Абрикосовых - торты, пироги, пряники, печенье, бисквиты, шоколад, кофе, какао, мармелад и пастила, глазированные фрукты, варенье, конфеты - занимала почти половину кондитерского рынка России, до того принадлежавшего преимущественно европейским бизнесменам.

В 1899 г. "Товариществу Абрикосовых" было присвоено почетное звание "Поставщик Двора Его Императорского Величества". Тем не менее, элита российского общества, в которой продолжала доминировать родовая аристократия, не давала за-

* Фрагменты опубликованы автором ранее. См.: Дмитрий Абрикосов. Лондон: уроки "личной дипломатии" при дворе Эдуарда VII // Международная жизнь. 2007, N 3. С. 65 - 91; Дмитрий Абрикосов. Токио: посольство без государства // Там же, N 4. С. 100 - 132.

бывать "новым русским" об их "низком" происхождении. "Начиная свою дипломатическую карьеру и вращаясь в высшем свете, - писал Д. И. Абрикосов в мемуарах, - я очень стеснялся того, что моя фамилия ассоциируется с конфетами и карамелями, и предпочел бы иметь менее известную"*.

Наследный принц кондитерской империи Д. Абрикосов отказался продолжить фамильный бизнес и предпочел путь self made man'a (человек, который сделал себя сам). Окончив юридический факультет Московского университета в 1899 г. и проведя некоторое время на военной службе, он начал профессиональную карьеру в 1900 г. в Главном архиве Министерства иностранных дел. Только к 1904 г. ему удалось добиться места сотрудника в российском посольстве в Лондоне, где большую часть времени молодой Абрикосов занимался не "большой политикой", а разборкой и приведением в порядок дипломатических архивов. Эта скучная и монотонная по внешнему впечатлению работа сделала его хорошо осведомленным в том, что происходило "за сценой" внешней политики. В то же время Дмитрий прошел в Великобритании серьезную дипломатическую школу под руководством посла графа А. К. Бенкендорфа (1849 - 1916/17). "Граф, который хорошо знал европейскую историю, - отмечал Абрикосов, - указывал на то, что в дипломатии не существует "традиционных врагов или друзей". Непреложное правило состоит в том, что любая страна должна исходить только из собственных интересов, поскольку в дипломатии нет места альтруизму. Всякий раз, когда страна пыталась быть бескорыстной, как это часто бывало с Россией, ее одурачивали".

Граф Бенкендорф не только покровительствовал Абрикосову, но и невольно оказался "крестным отцом" его мемуаров. Уже в 1930-х гг. в Японии бывший коллега Абрикосова по дипломатической службе Н. И. Бок уговаривал его написать о Бенкендорфе, которого при жизни, да и после кончины, постоянно упрекали в отсутствии "русского патриотизма" и пытались вычеркнуть из истории российской дипломатии. Собственно размышления Д. И. Абрикосова над судьбой его бывшего покровителя и послужили толчком к созданию масштабных мемуаров. "В изгнании, - признавался Дмитрий Иванович, - желание восстановить прошедшее постепенно росло, укрепляясь от осознания, что прежняя жизнь ушла безвозвратно, и необходимо оставить о ней письменное свидетельство тем, кто пришел нам на смену и самонадеянно считает, что только их образ жизни имеет право на существование".

МИССИЯ В ПЕКИНЕ

До "изгнания" Д. Абрикосову еще предстояло более 10 лет насыщенной людьми и странами, встречами и событиями дипломатической службы на Востоке. Благодаря протекции министра иностранных дел А. П. Извольского в 1908 г. он получил назначение на должность второго секретаря российской миссии в Китае, где проработал до 1912 г. Судьба нередко благоволила Дмитрию Ивановичу, выстраивая причудливую конфигурацию его передвижений. Вот и в Пекин он приехал в тот самый момент, когда в ночь с 15 (2) на 16 (3) ноября 1908 г. в своей резиденции в Запретном городе скончалась вдовствующая императрица Цыси. "Я прибыл в Пекин в то время, - писал Абрикосов, - когда Китай вступал в наиболее критический период своей истории, и стал свидетелем захватывающей исторической драмы... Это был поворотный пункт от старого Китая с его вековыми традициями и порядками, к новому, с его громкими фразами о прогрессе и всеобщим хаосом, который продолжается уже почти сорок лет".

Четыре года, проведенные в Китае, подарили Абрикосову знакомство с совершенно новым и неожиданным миром как внутри самой российской миссии, так и за ее пределами. "Самым привлекательным в "азиатской" дипломатии я считал то, - писал он, -что личность и политика полномочного представителя играли здесь более важную роль, чем в Европе, а результаты его деятельности сказывались много быстрее. В Европе бесконечное число конференций, посторонних вмешательств и инструкций всегда видоизменяют индивидуальный образ действия дипломата. Проходят годы, пока скажутся результаты, и в них уже почти невозможно узнать воплощение персональных идей кого-нибудь одного. В Пекине все обстояло совсем не так. Здесь вы сами были творцами политики. Никакие конференции не вмешивались, и уже по прошествии короткого срока можно было увидеть влияние этой политики на отношения между вашей страной и Китаем. Это было особенно справедливо в случае нашего посланника, с котором я работал в Китае".

В главах, посвященных жизни и деятельности российской миссии в Пекине, Абрикосов не уделяет много места высокой политике, хотя и затрагивает важнейшие вопросы двусторонних отношений, зато он великолепно передает атмосферу повседневной жизни русских за границей и пре-

* Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Абрикосов Д. И. Судьба русского дипломата / Пер. с англ. Н. Ю. Абрикосовой, Н. Ю. Дорман. Предисл., науч. ред. и коммент. М. Ю. Сорокиной. Вступ. ст. Д. Макдоналда. М: Русский путь, 2008. 576 с.

красно воссоздает образы коллег-дипломатов. Одним из них был российский посланник в Китае И. Я. Коростовец (1862 - 1933), очень колоритная личность и выдающийся дипломат. "Посланник, - вспоминал Абрикосов, - был эксцентричный человек, большой циник, но блестящий политик. Он считал большинство людей либо глупцами, либо негодяями, и обожал выводить их из себя. Основная часть его карьеры была сделана в Китае, где он начинал работать еще вторым секретарем. [...] Посланник симпатизировал китайцам. Он обожал выводить людей из себя, но как ни старался, лишить китайцев их безмятежности ему не удавалось. Это приводило его в восхищение, и он считал их много умней всех наших чиновников, но никогда не упускал возможности попытаться их перехитрить, что походило на игру в шахматы, не имевшую конца". После большевистского переворота 1917 г. Коростовец, как и подавляющее большинство российских дипломатов, отверг предложение перейти на советскую службу и эмигрировал.

Совсем другой стиль руководства посольством демонстрировал сменивший его В. Н. Крупенский (1868 - 1945). "С прибытием нового посланника, - отмечал Абрикосов, - вся атмосфера в миссии изменилась. Сначала я скучал по блестящему остроумию его предшественника, но уже скоро оценил ровный стиль работы нового посланника. Он тоже имел опыт работы с китайцами, будучи первым секретарем в Пекине во время "боксерского" восстания. У него была прекрасная коллекция китайских предметов, среди которых красный лаковый трон из летнего дворца и вышитый потолок балдахина императора Цяньлуна. Пока он был посланником нашей миссии, все было великолепно, а наши приемы вызывали зависть в европейских столицах. Он был по-настоящему порядочный человек. Возможно, новый посланник не проявлял столь блестящей, часто неуместной инициативы, как его предшественник, но когда он получал инструкции из Министерства иностранных дел, то принимался за дело с такой энергией и рвением, что, как правило, достигал результатов, несмотря на трудности".

Все же столпом российской миссии в Пекине Абрикосов справедливо считал переводчика Н. Ф. Колесова и отмечал вообще особое положение переводчиков в Китае. "Переводчиком, - вспоминал Абрикосов, - как правило, бывал человек, посвятивший всю свою жизнь изучению китайского языка, и в отличие от других членов миссии, которые приезжали на три-четыре года, обычно имел постоянную аккредитацию. Переводчик часто лучше понимал китайцев и больше симпатизировал им, чем посланнику. Каждый новый посланник оказывался в полной зависимости у переводчика, который мог легко, особенно, если ему не нравился начальник, поставить его в очень затруднительное положение... Знание китайского [Колесовым], как говорили сами китайцы, было прекрасным, но, проведя в Китае почти 30 лет, он приобрел отчасти китайский образ мыслей и любил затягивать переговоры, считая, что спешка только мешает достичь приемлемого результата. Часто, особенно если посланник бывал энергичным и хотел быстро получить желаемый результат, переводчик обнаруживал больше симпатий к китайцам, чем к своему начальнику".

Не только Колесов, но и сам Дмитрий Иванович полюбил Поднебесную, ее удивительную историю и неповторимую культуру. Он признавался, что, покидая Лондон, "не мог даже мечтать о таком счастье, которое подарила ему жизнь в Пекине". В отличие от Европы, уже в начале XX в. жившей в запрограммированном ритме, каждый день в Китае приносил новые впечатления; здесь молодой дипломат обрел множество друзей, еще не зараженных, по его словам, "бюрократическим самодовольством, которым отличались прежние коллеги".

Годы, проведенные на службе в Китае, длительные поездки по Монголии, пребывание в Японии, Сингапуре, Гонконге и на Цейлоне, многочисленные деловые и личные контакты с восточными партнерами и зарубежными дипломатами, создали Абрикосову устойчивую репутацию сильного специалиста по азиатским странам. Первую мировую войну он встретил сотрудником Дальневосточного отдела МИД в Санкт-Петербурге. Его шефом и наставником был Г. А. Козаков (1869 - 1918 (?), один из тех дипломатов, которые реально творили российскую внешнюю политику, но чьи имена до сих пор остаются малоизвестными.

Козаков персонифицировал собой в МИДе ту новую генерацию российских дипломатов, чья служебная карьера была связана не столько с их социальным происхождением и связями, сколько с высоким профессионализмом и основанными на нем амбициями. Дмитрий Абрикосов, несомненно, ощущал близкое родство с этой генерацией в целом и Григорием Козаковым, в частности. По его словам, "[они]... работали рука об руку, и было интересно видеть, как один человек, движимый идеей восстановления позиции России на Дальнем Востоке, сумел в такое короткое время заставить всех забыть бедствия Русско-японской войны. [Козаков] это делал не для того, чтобы прославиться. Лишь несколько людей знали, кто автор нашей успешной политики на Дальнем Востоке, и все лавры доставались министру иностранных дел. Когда я разговаривал с Козаковым об этом, он обычно отвечал, что будет вполне удовлетворен, если в будущем историк, изучающий нашу политику на Дальнем Востоке, обнаружит, что она была задумана и исполнена скромным сотрудником Министерства иностранных дел по фамилии Козаков".

Казалось, после десятилетия заграничной дипломатической службы и при поддержке высокопоставленных коллег Абрикосов мог претендовать на неплохую аппаратную карьеру в России. Однако Провидение в очередной раз распорядилось по-своему. Получивший назначение послом в Токио В. Н. Крупенский предложил Абрикосову в 1916 г. занять пост первого секретаря посольства в Японии. С неохотой уезжая по новому назначению, Дмитрий Иванович еще не знал, что навсегда покидает и свою семью, и Россию, но тем самым спасает себе жизнь. Он проведет в Японии почти всю оставшуюся жизнь, ровно 30 лет, до 1946 г.

ПОСОЛЬСТВО БЕЗ ПРАВИТЕЛЬСТВА, ДИПЛОМАТ БЕЗ ПОСОЛЬСТВА

Японская часть одиссеи Дмитрия Абрикосова - самая значительная не только по количеству прожитых в этой стране лет, но прежде всего по накалу исторических событий, активным и непосредственным участником которых он оказался. Отправляясь в Японию, Абрикосов рассматривал свою работу в посольстве как миссию по максимальному продвижению геополитических, экономических и культурных интересов России и расширению ее влияния в дальневосточном регионе. Однако жизнь распорядилась совсем иначе. Если в Пекине Абрикосов оказался в момент заката Поднебесной империи, то в Токио ему пришлось работать в тот самый период, когда кроваво и трагически завершалась историческая судьба Российской империи, а с ней и многих ее подданных.

Все годы гражданской войны российское посольство в Токио энергично работало на поддержку Белого движения, в частности адмирала А. В. Колчака, а его первый секретарь Абрикосов даже побывал в Сибири, собирая информацию о реальном положении и перспективах различных местных антибольшевистских правительств. Горький вывод, который сделал по результатам этой поездки Абрикосов, - "ни одна из тех организаций, с представителями которых я разговаривал, не имеет ни реальных сил, ни будущего", конечно, глубоко разочаровал, но не остановил попыток российских дипломатов помочь своему погибавшему отечеству и соотечественникам.

По мере неутешительного завершения гражданской войны фокус деятельности посольства все более смещался в сторону беженских проблем российских граждан, оказавшихся в Японии. В 1921 г. после отъезда посла Крупенского в Европу Дмитрий Абрикосов как старший по дипломатическому рангу стал временным поверенным в делах России в Японии и фактически принял на себя всю ответственность за дела русских беженцев и русской диаспоры в Японии. Лишенный гражданства из-за отказа признать большевистский режим, потерявший официальный дипломатический статус, Абрикосов, тем не менее, продолжал представлять интересы русской эмиграции, будучи делегирован в эту новую для себя миссию как волей истории, так и собственными представлениями о чести, долге и достоинстве русского дипломата.

К середине 20-х гг. "русская" Япония насчитывала несколько тысяч российских беженцев, большинство из которых покинули Россию в результате гражданской войны. Они имели самые разные политические взгляды, социальное происхождение, образовательный уровень, но обладали способностью и умением в любых условиях найти адекватные варианты для выбора новой жизненной стратегии, нового пути. "После разговоров с ними, - писал Абрикосов, - я начал испытывать глубокое восхищение большинством из них". Между тем, русские, приехавшие в Японию после землетрясения 1923 г., весьма отличались от тех, кто оказался здесь в начале революции, бежав от большевистских ужасов. Первые беженцы были преимущественно людьми с положением, многое потерявшие в результате революции, и, попав в Японию, они продолжа-

ли жить прошлым и мечтали о переезде в США или в Европу. Кантоское землетрясение* предоставило им возможность покинуть Японию. Те же русские, которые заняли их место, были большей частью бывшими крестьянами и рабочими, которых гражданская война в Сибири унесла из деревень или заводов. Они немного потеряли, променяв скромное существование дома на такое же за границей, и бессмысленные сожаления о прошлом не отравляли их существование. Прежде всего, они стремились найти заработок в новых условиях и демонстрировали при этом немалую смекалку, а языковой барьер преодолевался ими с той же изобретательностью, что и всякие другие.

Абрикосов и его собратья по эмигрантской жизни переживали те же лишения, что и сами японцы. Если голод, холод, болезни, налеты авиации определяли трудности бытовой стороны жизни, то подозрительность японской военной полиции и конфликты внутри различных микросообществ создавали тяжелый моральный климат. По свидетельству Абрикосова, "ожидание продуктов было ужасным испытанием. Иностранцы были поделены по национальности. Все были голодные, злые и обвиняли друг друга в том, что их пытались вытолкнуть из очереди. Особенно плохое настроение царило среди русских. Никогда не забуду, как одна русская женщина кричала на меня, обвиняя в том, что я пришел позже нее, однако занял место перед ней. К счастью, остальные встали на мою сторону и подтвердили, что видели меня на этом месте с самого начала, и после долгих криков, в которых приняла участие вся очередь, я смог остаться там, где стоял, и получить свои редиски. После этого я пришел к выводу, что легко вести себя по-джентльменски, если ты сыт, а вот сохранить хорошие манеры, если голоден, гораздо труднее".

Годы и маргинальность положения ничуть не притушили интереса Абрикосова к японским и международным политическим событиям. Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки (август 1945) запечатлена в его мемуарах свидетельствами русских очевидцев трагедии, с которыми Абрикосов лично встречался. Комментируя суждения о "необходимости и полезности" американской бомбардировки для "дела мира", он категорически заключил, что "для мира и, возможно, для США, было бы в сто раз безопаснее, если бы атомная бомба никогда не была изобретена и сброшена на Хиросиму и Нагасаки". Не пропустил Абрикосов и токийских заседаний Международного военного трибунала для Дальнего Востока, начавшего работу в январе 1946 г., и отметил странность наказания чиновников, служивших правительству в военное время.

Осенью 1946 г. Абрикосов при содействии бывшего посла США в Японии Джозефа Грю покинул Страну восходящего солнца и отправился в США. Не последнюю роль в его отъезде сыграла активность советского посольства в Токио по возвращению бывших соотечественников в СССР. В мемуарах Абрикосов отмечает, что советская пропаганда имела большой успех среди русских в Японии. Бесконечно уставшие от войны и разлуки с родным языком и семьями, "многие, ненавидевшие раньше само слово "большевик", начали вдруг говорить, что времена изменились, что большевики не так ужасны, как о них рассказывают, что, в конце концов, они русские, и выказали настоящий патриотизм, защищая страну от немцев". Как известно, судьба подавляющего большинства русских эмигрантов, поверивших призывам советских властей и вернувшихся в СССР, была трагичной. Дмитрий Абрикосов сразу почувствовал фальшь в речах советских эмиссаров и принял решение, прямо противоположное советским ожиданиям: "Разговор с консулом оставил неприятный осадок, и я почувствовал, что Советы подбираются все ближе, и чем быстрее я уеду из Японии за океан, тем будет лучше для меня".

Последние пять лет жизни Д. И. Абрикосов провел в Пало-Альто (Калифорния). Среди нехитрого скарба, который он привез из Японии, главными предметами была пишущая машинка и единственный экземпляр воспоминаний, который он никогда никому не давал читать. Более того, по свидетельству душеприказчика Абрикосова, адмирала Б. П. Дудорова, Дмитрий Иванович ни с кем не говорил о рукописи, и только в завещании, написанном незадолго до кончины, просил передать текст мемуаров своему двоюродному брату Павлу Николаевичу Абрикосову, жившему в Канаде. Так он отправлял свою рукопись на вечное хранение и вряд ли ожидал, что она будет опубликована всего через 13 лет после его кончины. Еще меньше Дмитрий Иванович ожидал, что она будет издана в России. И хотя эмигрантство обрекло имя Д. И. Абрикосова, как и многих других наших соотечественников, на долгие годы забвения, время и усилия потомков постепенно возвращают их нам.

Вынужденная эмиграция обрекла Д. И. Абрикосова, как и многих других наших соотечественников, на долгие годы трагического одиночества. Родные почти не упоминали его имени и, тем более, не поддерживали никаких связей, советские историки обходили деятельность императорского посольства в Японии после 1917 г. полным молчанием. "Трава забвения" грозила полностью уничтожить память о многих россиянах, окончивших свои дни в зарубежье, однако, время и усилия потомков постепенно возвращают нам их имена, дела и рукописи.

Дмитрий Абрикосов принадлежал к той многочисленной плеяде российских дипломатов, которые вершили "большую политику" непосредственно на местах. Далекие от интриг и хитросплетений столичного мира, они своей деятельностью и самим образом жизни и мысли непосредственно влияли на формирование представлений о России и россиянах в странах и городах пребывания. Мемуары Д. И. Абрикосова - литературный памятник всем тем, кто сохранял верность России, понимая, что возврата к прошлому никогда не будет.

* Кантоское землетрясение произошло 1 сентября 1923 г. Были разрушены многие районы Токио. В результате пожаров и разрушений погибли более 100 тыс. человек.

Permanent link to this publication: