С 1967 по 1978 г. Синай контролировался Израилем. В этот период израильские исследователи активно изучали этнографию полуострова и, помимо прочих сведений о культуре бедуинов, собрали большую коллекцию их поэзии. Для демонстрации того, как синайские бедуины относились к модернизации и в какой степени она влияла на них, заставляя заниматься контрабандой, в данной статье используются стихи, записанные в 1970-е гг. израильским профессором Ицхаком (Клинтоном) Бейли. Они были опубликованы им в статьях и монографиях в переводе на иврит и в подлиннике (подстрочный перевод стихов, приведенных ниже, мой. - М. В.).

Бедуины, ведущие полную опасностей жизнь в пустыне, всегда держатся за неизменность традиций и старых обычаев, видя в них гарантию стабильности. Пока они остаются верны традиционному укладу, модернизация касается их в самой незначительной степени. Процессы, происходящие в большом мире, не могут заставить их поступать иначе, чем поступали предки, так как пустыня из века в век диктует свои неизменные условия. Там, где бедуины продолжают заниматься кочевым хозяйством, сохраняется не только их многовековой быт, но и устная традиция поэтического творчества, насчитывающая около 1.5 тысячи лет. Это объясняется тем, что поэзии арабских кочевников свойственна высокая функциональность. Пока бедуины ведут исконный образ жизни, они оказываются в ситуациях, когда стихи необходимы им в том виде и качестве, в каком сочинялись веками. Также бедуинской поэзии свойственно реалистичное, детальное изображение жизни. Благодаря двум названным особенностям устное творчество арабов-кочевников является незаменимым этнографическим и историческим источником - письменных сведений о себе бедуины до недавнего времени практически не оставляли.

Исследуя бедуинскую поэзию, можно определить, в какой степени модернизация влияет на кочевое общество. Если древняя поэтическая традиция в целом сохраняется, то это означает, что модернизация (даже если она очень сильно изменила реальную обстановку, в которой сегодня живут бедуины) не сказалась коренным образом на их образе жизни. Пока кочевники сохраняют свой уклад, бытовые перемены мало сказываются на устной традиции в целом. Модернизация, конечно, не могла не оставить свой след в бедуинской поэзии, однако ее влияние проявляется лишь в деталях. К примеру, пока бедуины кочуют со стадами, как это делали их предки, из их поэм-касыд не исчезает традиционный мотив описания путешествия через пустыню - рахил. Однако модернизация привела к тому, что в единичных случаях вместо путешествия на верблюде можно встретить описание путешествия на автомобиле [Kurpershoek, 1994, р. 99].

Стремление бедуинов приспособиться к новшествам, привносимым в пустыню различными цивилизациями, также отражено в устном творчестве. Это обусловлено как функциональностью, так и информативностью поэзии бедуинов. В арабской племен-

стр. 132

ной среде поэзия является традиционным орудием решения социальных проблем. Модернизация ставит перед бедуинами новые задачи, и это находит отражение в содержании стихов.

Если кочевники переходят к оседлому образу жизни и модернизация меняет их действительность кардинально, как это, к примеру, произошло со многими бедуинами пустыни Негев (Израиль), древняя поэтическая традиция прерывается. Молодые бедуины перестают понимать традиционную поэзию, поскольку не разделяют ценности, которые в ней воплощены. Кочевая действительность, сформировавшая древний поэтический канон, становится им чуждой, и они не попадают в ситуации, в которых стихи были бы необходимы им как функциональная часть их культуры.

Бедуинская поэзия правдиво воссоздает облик создавшего ее народа: бедуины отражены в ней как кочевники-скотоводы, воины и торговцы-караванщики. Что касается обитателей Синайского полуострова второй половины XX в., то они предстают в своих стихах еще и в качестве контрабандистов. Таким образом, модернизация сказалась на их образе жизни и отразилась в поэзии. Стихи контрабандистов Синайского полуострова представляют собой ценный историко-этнографический источник, характеризующий отношение их создателей к модернизации и позволяющий определить, в какой мере они подверглись ей в течение XX в.

Развитие контрабанды в этом регионе началось после того, как в конце XIX - начале XX в. традиционная экономическая система здесь была разрушена. Открытие Суэцкого канала в 1884 г. привело к тому, что паломники и грузы, прежде следовавшие в Аравию через Синай, потекли туда морским путем. Для некоторых племен, в частности для племени хувейтат, это стало настоящей катастрофой, и они покинули полуостров [Bailey, 1973, р. 4]. Развитие автомобильных и железнодорожных грузоперевозок в XX в. также отрицательно повлияло на материальное благосостояние кочевников, веками занимающихся караванной торговлей.

Разрушению традиционной экономической системы полуострова также способствовал постепенный распад Османской империи в первой четверти XX в. К началу прошлого столетия бедуинский мир, объединявший кочевников Синая, Негева, Трансиордании, Хиджаза и Наджда, целиком лежал в границах турецкого государства. Бедуинские племена этих областей в культурном отношении представляли собой единую общность и поддерживали тесные экономические связи. Османское владычество обеспечивало им внешнюю безопасность и стабильность межплеменных рубежей. По мере распада империи бедуинский мир дробился посредством государственных границ [Ben-David, 1985]. В 1906 г., когда Египет уже был под контролем англичан, Османская и Британская империи провели границу между Синайским полуостровом и пустыней Негев. Пять племен - тарабин, тийаха, азазмэ, 'ахейват и саварка - жили одновременно и в Негеве и на Синае [Bailey, 1993, р. 16]. Граница отделила друг от друга родственников, перерубила традиционные пути кочевья, отрезала бедуинов от привычных пастбищ и водоемов. Преграда ненадолго исчезла в 1917 г., когда Негев оказался под британским протекторатом, но уже в 1923 г. Египет вышел из-под него. Экономические, семейные и политические связи бедуинов Синая, Негева и Иордании были почти полностью оборваны с провозглашением Израиля в 1948 г. Еврейское государство не было признано арабскими соседями, а потому границы между ними были на замке и тщательно охранялись [Ben-David, 1985].

Стремясь сохранить привычный образ жизни, кочевники были вынуждены пересекать границу нелегально. Для бедуинов, досконально знающих местность и проложивших за века множество тайных хитроумных маршрутов через пустыни и вади, это не было неразрешимой проблемой. Они понимали, что нарушают пределы государств, установивших контроль над пустыней, но поскольку истинными хозяевами пустыни считали себя, то уважали лишь межплеменные рубежи. С установлением границ по-

стр. 133

явился спрос на тайный провоз запрещенных товаров через кордоны. Спрос родил предложения. Бедуины, лишенные возможности торговать и вести хозяйство так, как это делали их предки, начали поправлять материальное положение за счет контрабанды.

Поэзия бедуинов, как уже было сказано, тесно связана с действительностью и, следовательно, очень быстро реагирует на происходящие в ней изменения. Тема контрабанды появилась в творчестве обитателей Синая, как только они начали заниматься нелегальными перевозками через границу. Во время Первой мировой войны, когда на полуострове свирепствовал голод, а бедуины, оказавшись без средств к существованию, были вынуждены прибегать к контрабанде, британская администрация сурово карала их за нее. Это отражено в строках поэта из племени и'ида:

Мир сражается уже три года,
И даже те, кто работают, не находят средств к существованию.
Все уже продали свои дорогие вещи
Лишь с тем, чтобы купить немного ткани и кофейных зерен.
Ты обнаружишь пустые дома без хлеба,
И лицо каждого покрыто пылью.
Есть те, кто сидят в своих палатках,
Есть те, кто воруют, но большинство из них ничего не находит.
А если тебя поймают на контрабанде,
Примешь смертную казнь от сержанта и офицера [Bailey, 1973, р. 12].

До конца XIX в. турки практически не обращали внимания на то, чем занимаются бедуины, предоставляя им полную экономическую свободу. В среде кочевников в то время даже бытовала поговорка: "Пустыня превыше закона" [Ben-David, 1985]. В годы британского владычества свободы не стало, а когда Египет обрел независимость, уже египетские власти пытались поставить закон выше пустыни. Ниже цитируется отрывок из стихотворения, написанного в середине 1960-х гг. Поэт из племени алейгат выразил недовольство паспортизацией, воинской повинностью и методами борьбы с контрабандой (допросами шейхов). В его словах чувствуется нежелание бедуинов Синая отождествлять себя с египтянами:

стр. 134

Они (власти) наступают на нас и рекрутируют наших сыновей,
И на картинках мы появляемся в блокнотах,
И на каждую семью делают билеты,
В которых записаны мужчина, ребенок и дед
1

.
Они вынуждают шейха свидетельствовать против нас,
А на путях контрабанды расставили патрули.
Но тому, у кого есть родословная и предки,
Не по пути с египтянами
2

.
Выброси седло и не скачи на коне
3

,
Пока феллах правит чистой расой [Bailey, 1973, р. 14].

После войны 1967 г. контроль над египетско-израильской границей по соображениям безопасности был усилен с обеих сторон. Уровень контрабанды был существенно понижен, и бедуинам это не нравилось. Многие лишились важного источника доходов, а товары сильно подорожали, и немало мужчин покинули родные места в поисках заработка. В стихотворении, приведенном ниже, бедуин, устроившийся рабочим на нефтяные месторождения в Абу-Родсе (берег Суэцкого залива), жалуется на трудную жизнь, наступившую после окончания эры контрабанды.

Я хочу пачку сигарет из магазина Хасуны,
Но стоять в очереди [в нем] - это похоже на пребывание в ином [месте].
В руках владельца ручка ползет, как бритва по голове того, кого бреют,
А счет уже достиг сотни [риалов] лишь за картонку (пачку сигарет) и муку.
Жена жалуется, и он спрашивает: "Почему?",
И она отвечает: "Это все что ты принес после недельного отсутствия?".
Он говорит: "Если бы ты видела нас работающими,
Ты бы сказала, что это - вообще ошибка".
Изо дня в день каждый утопает по глаза в нефти,
Жизнь убегает, и никто не знает, почему.
Она спрашивает: "А что же шейхи? У них же в зубах полно золота!".
Он говорит: "То золото не с нынешних времен.
Оно с тех времен, когда и они занимались контрабандой"
[Bailey, 1973, р. 17].

1 Поэт точно передает восприятие бедуинами происходящего с ними и вокруг них. В их понимании паспорта с фотографиями - это просто какие-то блокноты с картинками, а карточки переписчиков, в которые вписывают мужчину и его родственников, представляются им билетами.

2 "Тот, у кого есть родословная и предки" - это бедуин. Поэту достаточно сказать так, и кочевники сразу понимают, что речь идет о них. Бедуин, в отличие от оседлого крестьянина, помнит свою родословную на много поколений и очень ею гордится. Поэт утверждает, что кочевникам никогда не будет по пути с египтянами, не знающими своих родословных.

3 Под этой метафорой, вероятнее всего, поэт имеет в виду, что бедуины должны быть осторожнее и не попадаться на глаза египетским инспекторам.

стр. 135

Контрабанда не только нашла отражение в поэзии в качестве темы отдельных стихов. В значительной степени именно ей бедуинская поэзия Синая второй половины XX в. обязана своим существованием. Огромный корпус стихотворений, который можно было услышать на полуострове в 1970 - 1980-е гг., был создан бедуинами Иордании, Сирийской пустыни, Хиджаза и даже Наджда [Bailey, 1975, р. 127] и перенесен на Синай именно контрабандистами. Когда государственных границ, разделяющих бедуинский мир, не существовало, в среде арабских кочевников происходил постоянный круговорот устной поэзии. Пути распространения стихов в основном повторяли торговые и хозяйственные маршруты. Бедуины Синая, перевозя контрабанду, могли запомнить особенно удачные произведения, услышанные, к примеру, у костров Наджда, и после декламировать их в родной пустыне.

Во второй половине XX в. для большинства арабских кочевников единого бедуинского мира уже не существовало, однако для контрабандистов он продолжал существовать, так как они игнорировали государственные границы. Путями распространения поэзии стали маршруты контрабанды, а лучшими поэтами Синайского полуострова - контрабандисты [Bailey, 1971, р. 135]. Бывая во всех частях бедуинского мира, они не только приобретали массу необходимых впечатлений, но и пополняли свой поэтический багаж за счет общебедуинских устоявшихся формул, образов и сравнений. Это крайне важно, поскольку бедуинские стихотворцы конца прошлого столетия оставались носителями древнего типа художественного создания. Они, как писал Исаак Фильштинский о бедуинских поэтах раннего средневековья, не стремились увлечь слушателей оригинальной мыслью или широким обобщением, а, напротив, использовали в стихах набор формул и "устойчивых условных образов-знаков" [Фильштинский, 1985, с. 62].

Бедуинам Синая в 1970-е гг. было чему поучиться у поэтов-кочевников Наджда и Иордании, чьи стихи они считали более искусными, нежели собственные. "Поэзия Востока - венок из цветов, поэзия Наджда - резьба по камню, поэзия Запада - верблюжий помет"4, - говорили западные бедуины [Beiley, 1975, р. 127].

Секрет превосходства восточной поэзии кроется в том, что в отличие от большинства обитателей Синая и Негева бедуины Наджда и Иордании, несмотря на модернизацию, продолжают вести по-настоящему кочевой образ жизни, перемещаясь на сотни километров целыми племенами. Большую часть времени они наблюдают пустыню с высоты седла. Именно в процессе таких наблюдений рождается бедуинская поэзия. Лишь для тех, кто ведет истинно кочевой образ жизни, сравнения и метафоры, используемые в традиционных стихах, наполнены смыслом. Номады Иордании и Наджда сильнее зависят от своих верховых животных и способны детально обрисовать их в рахиле - специальной части поэмы (касыды), посвященной, как правило, описанию путешествия и верблюда (скакуна). Всеми перечисленными качествами, из которых рождается подлинная поэзия восточных бедуинов, обладают синайские контрабандисты, проводящие в седле большую часть жизни и имеющие возможность видеть пустыни во всем их многообразии и красоте.

Приведенная ниже история была рассказана И. Бейли в одной из его книг и относится к началу 1970-х гг. Она наглядно иллюстрирует то обстоятельство, что великими поэтами пустыни нередко оказываются контрабандисты, а заниматься контрабандой бедуинов заставляет нужда. Как-то раз Бейли сидел в палатке выдающегося поэта, принадлежащего к одному из племен северного Синая. Время приближалось к полуно-

4

стр. 136

чи, и хозяин вместе с сыном уже часа три разговаривали с гостем о поэзии, проясняя для него смысл различных стихов. Вдруг бедуин, для которого поэзия, казалось, была делом жизни, не выдержал и закричал: "Доктор, да оставь ты эти стихи, и давай перейдем к более серьезной теме!". "Какая же тема может быть серьезней, нежели поэзия?", - удивился Бейли. В ответ на это прославленный стихотворец предложил ученому сделку. Бейли как офицер израильской армии имел возможность перемещаться по Синайскому полуострову и сектору Газа, не вызывая подозрений, в то время как бедуинов военные и полиция подвергали всяческим проверкам. Поэт предложил гостю прибыть в указанное место на территории сектора Газа, получить груз гашиша и опиума, привезти его обратно и тут же получить за это тысячу долларов. Бейли предпочитал карьеру ученого судьбе контрабандиста и наркоторговца, а потому вежливо отказался. Бедуины поняли его по-своему и увеличили размер обещанного вознаграждения до шестидесяти тысяч. Ученый извинился и сказал, что такое дело все-таки не для него. Поэт посмотрел на него с нескрываемым презрением и спросил без обиняков: "Скажи, тебе не присуще самоуважение?". Бейли попросил объяснить, при чем здесь самоуважение, и бедуин ответил ему с таким видом, будто связь между контрабандой наркотиков и самоуважением ясна сама по себе: "Если ты не заработаешь денег, тогда как будешь приглашать гостей? Откуда возьмешь козу или овцу, чтобы зарезать в их честь?". Наконец, чтобы не быть голословным, он привел наглядный пример, указав на одного из соплеменников: "Смотри, что произошло с твоим приятелем Слейманом! Он перестал заниматься контрабандой, и у него ни гроша за душой. Никто не заходит его навестить!" [Bailey, 1993, р. 9].

За контрабанду бедуины Синая нередко попадают в тюрьму. Случалось это и с поэтами, причем пребывание в тюрьме стимулировало расцвет их творчества. Прежде всего, у заключенных возрастала потребность обмениваться посланиями с родственниками и друзьями. Арестантам-контрабандистам нужно было отправлять письма таким образом, чтобы никто не догадался об их содержании. К тому же кочевники в большинстве своем неграмотны. В этой ситуации поэтическая система бедуинов была спасением. Поэты излагали мысли в завуалированной, традиционной образно-поэтической форме, понятной немногим, и передавали сообщения устно - через посланника. Стоит вспомнить и о том, что, сочиняя стихи, бедуины дают выход эмоциям. В тюрьме у поэтов было много свободного времени, а душа томилась от переживаний из-за утерянной свободы. Таким образом, тюрьма стала еще одним фактором, повлиявшим на то, что во второй половине XX в. именно контрабандисты прославились в бедуинской среде как великие стихотворцы.

Один из наиболее знаменитых поэтов Синая, Анез Абу Селем эль-Урды (племя тарабин, обитающее на юго-востоке полуострова), в 1962 г. был осужден в Египте на 15 лет тюрьмы как глава контрабандистской сети. Он увлекся поэзией еще юношей, кочуя с грузами между Сирией и Египтом. Стихи, ставшие популярными среди обитателей полуострова, он сочинил в последние десять лет своего заключения. Успеху произведений способствовали не только их красота и совершенство, но и репутация автора. Поэта знали как щедрого человека и надежного перевозчика - именно таким, по местным представлениям, должен быть настоящий бедуин. В цитируемом ниже стихотворении Анез описывает жалкое положение, в котором он оказался:

стр. 137

Прошлую ночь мы (поэт имеет в виду себя) провели в страданиях [от бессонницы],
И немного тех, кому мы можем пожаловаться на муки [сердца].
Как приятны чашка кофе меж пальм
И щелканье немецких [ружей] в изгибах горных проходов,
И угли жаровни, на которых готовится баранина,
И друзья, улегшиеся в тени шалаша
Около тех, что с прорезями для глаз и прекрасными зубами,
Тех, чьи татуировки зелены, как весенняя трава
5

.
Сегодня мы опутаны путами судьбы
И глотаем чистую отраву.
[В то время как другие] люди одеты, мы голы,
А наши дома стали местом игр тушканчиков.
Мы стали жалки, после того, как белела (от гашиша) холка [верблюда],
Мы стали ненужными около черных шалей [женщин],
Мы, как стая гиен, склонившихся
Лакать мутную воду в безветрие.
Жизнь идет к концу, женщина неполноценна,
И возрадуется бедняк в День потрясения
6

.
После того, как я был подобен волку, [крадущемуся] в деревнях,
И седлал лучшую верблюдицу, как не седлал Джадейа
7

,
Я иду пешком со сломанными костями,
Встаю и сажусь [от боли] на скалистую землю [Bailey, 1993, р. 87 - 88].

5 Поэт иносказательно говорит о женщинах.

6 Один из эвфемизмов, употребляемых арабскими поэтами для обозначения дня Страшного суда (другой, к примеру - "День вставания").

7 Имя бедуинского героя.

стр. 138

Анез вспоминает о своем великом контрабандистском прошлом, когда он седлал верблюдицу так искусно, как не мог даже бедуинский герой Джадейа, и возил так много гашиша, что холка животного становилась белой от порошка. Говоря "мы", поэт имеет в виду свой род. Теперь он гол, в то время как другие одеты, и слаб, как стадо гиен, вынужденное пить из мутных водоемов, к которым не приходят сильные животные. Поэт считает своих родственников беспомощными, поскольку они изменили семейным ценностям. Анез, попав в тюрьму, дал развод своим женам, не желая быть опозоренным в случае их измены. Он ожидал, что жены дождутся его возвращения, однако ему было суждено разочароваться. Самым ужасным было то, что с его женами вступили в брак мужчины из его же семейства.

Сообщество контрабандистов Синая - всего лишь часть бедуинского общества как целого, а потому роль поэзии в нем совершенно та же, что и во всей бедуинской среде. Поэты в стихотворной форме обмениваются сообщениями, подчеркивают достоинства родственников и друзей, угрожают обидчикам, объясняют дорогу посланцам, дают выход эмоциям. Они соблюдают каноны, зародившиеся еще в доисламскую эпоху, но особенности быта и деятельности контрабандистов накладывают свой отпечаток на традиционные стихи. Так, путь, который поэт объясняет гонцу, нередко оказывается маршрутом контрабанды, а среди достоинств восхваляемого героя появляются качества, которыми должен обладать настоящий контрабандист. Примеры тому можно найти, анализируя построение традиционной бедуинской касыды (поэмы).

Более или менее устойчивая форма касыды определилась к середине IX в., когда ее зафиксировал филолог Ибн Кутайба. В идеале касыда была трехчастной. В первой части - насибе (лирическом зачине) - поэт описывал свое прибытие к следам покинутого становища в пустыне, где некогда находилась его возлюбленная. Далее должно было следовать описание возлюбленной, силы чувств, боли разлуки. После поэту надлежало описывать свое путешествие (рахил), жалуясь на усталость, бессонницу, ночной путь, полуденный зной и изнуренность верблюда [Куделин, 1983, с. 20]. Рахил также мог содержать описание качества верхового животного - коня или верблюда. В третьей части - панегирической - главное место занимали мотивы восхваления того лица, к которому прибыл поэт. На практике отклонения от идеальной модели допускались самые разные. И лирика, и описания путешествия в бедуинской поэзии могут существовать в виде самостоятельных стихотворений. Что касается насиба, то он может не содержать любовной лирики, а любовная лирика, в частности описание возлюбленной, может существовать сама по себе, не будучи привязанной к насибу.

Казалось бы, описание возлюбленной и контрабанда - вещи, чрезвычайно далекие друг от друга, однако в данном случае это не совсем так. Контрабанда занимает столь важное место в жизни обитателей Синая, что преображает и любовную лирику. К примеру, один юноша, желая воспеть понравившуюся ему девушку, сказал:

Она стоит [целого] каравана с гашишем
И военных, которые [гонятся] за ним.
[Bailey, 1975, р. 129]

Гораздо серьезнее реалии контрабандистской жизни сказываются на рахиле. Эта часть касыды очень сильно привязана к бедуинскому быту. Замечу, что в поэмах средневековых придворных панегиристов, малознакомых, как и их слушатели, с пустыней, рахил был сведен к формальности. Если он и не исчез в их стихах полностью, то лишь потому, что формальность не была пустой. Вводя реалии бедуинской жизни перед тем, как перейти к панегирической части, придворный поэт связывал в сознании слушателя

стр. 139

прославляемое лицо (эмира или халифа) с общеарабским героическим прошлым [Фильштинский, 1987, с. 21]. В творчестве тех, кто остался верен пустыне, рахил до сегодняшнего дня сохранил ту роль, которая была отведена ему в древней аравийской поэзии. Те, кто ведет кочевую жизнь, не умаляют значения описаний путешествия через пустыню, ибо сами постоянно его совершают. Бедуины Синая в этом отношении не являются исключением, и зачастую путешествия, описанные в их стихах, - это тайные ночные странствия контрабандистов. Подлинный смысл происходящих в поэме событий не всегда очевиден слушателю (или читателю), если только бедуины сами не объяснят событийный фон поэмы. В стихах не обязательно указано, что именно везет человек на верблюдице. Если понять, откуда и куда он следует, можно догадаться, что он пересекал границу, однако географические названия, упоминаемые бедуинами, зачастую знакомы лишь им одним. Ниже приведен отрывок из стихотворения, в котором синайский бедуин описывает свой ночной путь с грузом контрабанды через южный Негев.

Дай мне верблюдицу с черной потной грудью,
Направляющуюся к кольцу гор в долине Убда.
Услышь стук уздечки о дерево седла,
Верблюдица выдрессирована и слушается тебя.
Но вот ошибся проводник, [оказавшись] в вади без выхода,
А ночь темна, и бурдюк с водой высох.
Но с восходом солнца мы достигли Джабаль-Яхамима
И продолжили скакать по каменистой долине [Bailey 1975, р. 130].

С тем чтобы придать вес стихотворению в глазах слушателей, древние арабские поэты описывали тяготы своего пути и вместе с тем - своего верблюда. Позже описание собственного путешествия было в значительной степени вытеснено описанием странствий гонца, везущего касыду адресату. В действительности в бедуинской поэзии XX в. сам посланец, его верблюд и проделываемый ими путь могли быть воображаемыми. При этом описание верблюда все равно было очень важно, поскольку, чем сильнее и породистее животное, везущее касыду, тем значимее становится поэма, и тем большее уважение к себе чувствует адресат. Обычно бедуины, не скупясь на слова, превозносят быстроту и родословную верблюда. Они подробно объясняют, что до трех лет животному давали кормиться от матери и не заставляли работать (так выращивают особенно быстрых верховых верблюдов). Если же адресата нужно обидеть и разозлить, выразив ему свое отвращение, верблюд должен быть как можно хуже.

Однажды бедуинский контрабандист переправил груз гашиша из Египта на Синай - заказчикам из племени ма'аза, обитающего на берегу Суэцкого залива. Те не расплатились с ним, и он послал им угрозу на спине усталого верблюда.

Он с трудом несет одеяло и два мешка, А его черная кожа разодрана и потерта. Он измотан перевозкой неподъемных грузов, А если пошлешь его в путь, он пойдет, Будто горный волк, боящийся охотников, Дрожащий в своей пещере от свиста пуль [Bailey, 1975, р. 119].

стр. 140

Значимость касыды зависит также и от того, какой именно путь она проделала, причем это справедливо для разных эпох и не только для кочевого общества. Слушатели древнего бедуинского поэта испытывали к нему и к его стихам тем большее уважение, чем более долог и труден был его путь. В племенном йеменском обществе XX в. (т.е. в обществе земледельцев) слушатели касыды проникались уважением к поэме, узнав, какие значимые места посетили стихи на своем пути. Хорошо, например, если посланец побывал у гробницы местного святого и помолился на ней. Такая остановка создает вокруг касыды ареал религиозного пиетета. Хорошо, если поэт, описывая путешествие посланца, восхищается красотой мест, где живет адресат [Miller, 2001, р. 149].

Что касается бедуинов Синайского полуострова, им зачастую дороже всего контрабандистский маршрут, и они могут направить воображаемого гонца по нему вне зависимости от того, какой путь на самом деле проделают стихи. К примеру, бедуин, сидевший в тюрьме Загазиг в Египте, сочинил поэму, адресованную своей семье, жившей в центре Синайской пустыни на возвышенности Иджмэ. Посланца он направил к себе домой путем, знакомым именно контрабандистам. В данной поэме образ верблюда, везущего весточку родным поэта, разительно отличается от того верблюда, который в упомянутой выше касыде вез угрозу неплательщикам. Здесь верблюд - выносливое верховое животное: ему дали кормиться до трех лет и не заставляли возить грузы.

О едущий на верблюде, быстром, как испуганный страус,
Верблюде, взлелеянном без ожогов на ногах.
Сосцы его матери не подвязывались уже три года,
А его пастух не стягивал его ремнями груза.
Направляй его через пустыню к вершинам Самар,
Когда справа от себя оставишь Гоз эр-Радави,
А слева от себя оставишь Зигм эль-Абъяд,
Преодолевай с осторожностью горные изгибы на высотах
[Bailey, 1975, р. 120].

В средневековом арабском рахиле нередко развивались мотивы самовосхваления - фахар [Куделин, 2003, с. 112]. Зачастую таким образом поэт восхвалял свое племя. В XX в. бедуинские поэты, славя родственников, следовали древней традиции и живописали их благородство, храбрость, стойкость перед ударами судьбы, верность слову, способность оказать покровительство, отстоять территорию и отомстить за убитых. Стихотворцы не забывали упомянуть, что их племя многочисленно или обладает многочисленным мужским потомством. Таков набор ценностей, типичный для организованного по племенному принципу общества воинственных кочевников. Поэт сочинял фахар не только с тем, чтобы поднять дух соплеменников и обозначить моральные ориентиры для молодежи. Самое главное - он давал понять врагам, что его племя не стоит обижать, ибо оно сильно и способно отомстить за любое оскорбление, если не в ближайшие годы, то в лице следующих поколений. Уже упомянутый нами бедуин, не получивший от племени ма'аза обещанного вознаграждения за переправу гашиша, говорил о своих предках и потомках, обращаясь к обидчикам:

Как вставало наше племя против вас, так встанут наши внуки против вас.
Большие убытки принесло нам племя ма'аза.

Уверенный в том, что, когда его дети вырастут, они смогут отомстить неплательщикам, контрабандист заявляет с угрозой:

Терпеливо подождем, пока станет высокой трава на возвышенностях,
И тогда досыта будет пастись верблюдица, как настанет сезон дождей
[Bailey, 1971, р. 141].

Достоинства адресата касыды бедуинские поэты традиционно прославляют в мадхе - панегирической части. Даже если поэма сочинена не ради восхваления, а, например, с целью передать сообщение, поэты все равно дают понять, что адресат - но-

стр. 141

ситель важнейших бедуинских ценностей. Обычно это делается в виде наставления посланцу. Поэт объясняет ему, каких именно благородных (гостеприимных, щедрых и смелых) людей он встретит по прибытии к месту назначения и кого должен не забыть поприветствовать. В обществе торговцев-караванщиков, помимо прочих достоинств, важно умение взять ответственность за груз и доставить его невзирая на трудности и опасности. Занятие контрабандой потому так легко распространилось среди бедуинов, что для них это, по сути, то же, что и караванная торговля. Главное - взять на себя ответственность за товар (оружие или наркотики) и доставить его в положенное место несмотря на преграды (полицию и солдат). Ниже - пример того, как поэт упоминает качества, необходимые контрабандистам, объясняя гонцу характер адресата касыды.

Абу Салима, словно сильный верблюд,
Верблюд, который доставит груз до Багдада.
Обрати внимание на тех, которые отправляются в любое место,
Обрати внимание на того, кто не испугается взятых поручений
[Bailey, 1971, р. 135].

Итак, мы видим, что контрабандисты Синайского полуострова во второй половине XX в., в отличие от многих других бедуинских племен, продолжили вести образ жизни "прежних" синайских бедуинов. Это не означает, что они совместили занятие контрабандой с традиционным бедуинским образом жизни. Занятие контрабандой позволило им, приспособившись к модернизации региона, остаться верными исконному укладу. Об этом свидетельствует их поэзия, которая, впитав в себя реалии новой жизни, тем не менее слагается полностью в русле многовековой бедуинской традиции.

Если абстрагироваться от юридической стороны вопроса, то получится, что контрабандисты 20 - 30 лет назад жили почти так же, как их предки-караванщики 200 - 300 лет назад. Вопреки модернизационным процессам на Ближнем Востоке они путешествовали по всему бедуинскому миру, преодолевая опасности и перевозя товар. Они день за днем проводили в седле, наблюдая за пустыней и сохраняя связь с поэтическим миром кочевников Иордании и Хиджаза. Образ жизни синайских контрабандистов способствовал тому, чтобы на своем полуострове именно они стали продолжателями древней бедуинской поэтической традиции.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Куделин А. Б. Средневековая арабская поэтика. М., 1983.

Куделин А. Б. Арабская литература: поэтика, стилистика, типология взаимосвязи. М., 2003.

Фильштинский И. М. История арабской литературы: V - начало X века. М., 1985.

Филынтинский И. М. История арабской литературы: X-XVIII века. М., 1991.

Kurpershoek P. Marcel. Oral Poetry and Narratives from Central Arabia. I. The Poetry of Ad-Dindan (A Bedouin Bard in Southern Najd). Leiden-New York-Koln, 1994.

Miller Flagg. Inscribing the Muse: Political poetry and the discourse of circulation in the Yemeni cassette industry. PhD dissertation. The University of Michigan, 2001.

Bailey Yitzkhaq (Clinton). 'Arakhim khevratiim ba-shira ha-bedwit // Reshimot be-nose' habedwim. Midreshet Sde-Boqer. (3) 1971.

Bailey Yitzkhaq (Clinton). Ha-shir ha-bedwi ke-maqor histori // Reshimot be-nose' habedwim. Midreshet Sde-Boqer. (4) 1973.

Bailey Yitzkhaq (Clinton). Ha-shira ha-bedwit ba-Sinay u-va-Negev // Reshimot be-nose' habedwim. Midreshet Sde-Boqer. (5) 1975.

Bailey Yitzkhaq (Clinton). Qesem ha-naqot. Racanana, 1993.

Ben-David Yosef. Ha-bedwim ba-Negev, 1900 - 1960. 1985 // http://lib.cet.ac.il/Pages/item.asp7item=13005

Permanent link to this publication: