Важной составляющей дипломатических отношений Порты с иностранными государствами, в том числе и с Россией, был официальный османский протокол. Отличаясь немалой консервативностью и обилием уходящих в средние века обрядов и церемоний, он, тем не менее, может служить зеркалом перемен, происходивших во внешней политике и других областях жизни османского государства и общества в конце XVIII - начале XIX в.

Несмотря на обилие документальных и нарративных материалов, эта важная область османской политической истории до настоящего времени не служила предметом специального исследования. Данная работа посвящена изучению специфики османского протокола в контексте развития дипломатических отношений Порты с Российской империей со времени подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора (1774) и начала реформ низам-и джедид1 (1789) до провозглашения реформ Тан-зимата2 (1839).

Ключевые слова: Османская империя, османский государственный протокол, османо-российские отношения, танзимат, низам-и джедид.

Корпус российских и зарубежных документальных материалов исследуемого периода по данной проблематике включает в себя прежде всего османские протокольные регистры, а также депеши, реляции, записки, дневники и журналы путешествий русских дипломатов. В основу статьи был положен большой блок нарративных и документальных материалов, хранящихся в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ), прежде не издававшихся и не изучавшихся под этим углом зрения.

Османский протокол изучаемого периода следует рассматривать в рамках преобразований в различных сферах государственной жизни [Ortayli, 1994, р. 258 - 282]. Необходимость реформ была вызвана поражениями Порты в русско-турецких войнах 1768 - 1774 гг. и 1787 - 1792 гг., утратой Крыма в 1783 г., а также глубоким кризисом в финансово-экономической и военно-политической области [Еремеев, Мейер, 1993, с. 193 - 197].

Первый этап преобразований, получивших название низам-и джедид, пришелся на правление султана Селима III (1789 - 1807). Второй этап был связан с реформами Махмуда II (1808 - 1839), а третий - с именем его сына султана Абдул Меджида (1839- 1861), при котором началась эпоха реформ Танзимата (1839 - 1876).

Период с 1774 по 1838 г. является завершающей стадией "европеизации" османской дипломатии [Aksan, 2006, p. 111 - 112], а усилия реформаторов были сосредоточены не только на реорганизации армии и финансовой системы, но и на создании отдельной дипломатической службы [Naff, 1963, p. 295 - 315]. В 90-х гг. XVIII в. султан

1 Низам-и джедид (осм.) - новый порядок.

2 Танзимат (осм.) - упорядочение.

стр. 48
Селим III учредил институт постоянных османских дипломатических миссий за рубежом [Neumann, 2006, p. 58] и стал направлять туда послов [Aksan, 2007, p. 225 - 228; Shaw, 1971, p. 221]. До этого времени Порта отправляла лишь временных представителей из числа султанских сановников со специальными дипломатическими поручениями [Naff, 1977, p. 88 - 107].

С учреждением постоянных османских посольств в Европе Порта стала постепенно отходить от метода "односторонней дипломатии" и начала использовать принцип взаимности - базовый для дипломатии Нового времени.

До середины 30-х гг. XIX в. османский протокол был общим как для внутриполитической, так и для внешнеполитической жизни империи, поскольку при Порте еще не существовало ни отдельного дипломатического ведомства, ни самостоятельной посольской службы. Протокольными вопросами занимались сразу несколько османских сановников. В официальных документах должности некоторых чиновников переводили на русский язык, руководствуясь российской бюрократической номенклатурой придворных и гражданских чинов табели о рангах, основанной на понятиях немецкого происхождения: обер-церемониймейстер (тешрифатджи-баши), унтер-церемониймейстер (халифе-и тешрифатджи), обер-гофмейстер (чавуш-баши) и др.

В традиционном османском протоколе важное значение имела завуалированная символика. Любые отклонения от устоявшейся нормы свидетельствовали об изменении отношения османских властей к принимаемой стороне. Желание понять смысл зашифрованных церемониальных деталей и добиться привилегий для повышения престижа своего государства побуждало иностранных дипломатов вникать во все тонкости османского протокола. Этим обстоятельством во многом объясняется то, что российские дипломаты в своих записках подробно описывали аудиенции у султана (падишаха) и великого визиря (визир-и азам), или садразама (садр-и азам), одновременно давая для объяснения османских терминов и реалий русские эквиваленты, если таковые имелись.

В теократических государствах верховная власть правителя демонстрировалась набором символов, знаков и действий, главная цель которых заключалась в том, чтобы привлечь внимание народа к правителю и создать ощущение его превосходства и величия. Церемонии всегда являлись излюбленным способом демонстрации стабильности государственного устройства, могущества имперской власти, поскольку если они были правильно организованы, то почти всегда приводили к желаемым результатам. Таким образом, тщательное исследование церемоний может помочь найти ключ к пониманию самоидентификации режима [Geertz, 1983, p. 121 - 146].

Символический подтекст можно обнаружить в различных деталях и элементах османского церемониала, например в составе и одежде участников церемоний, маршрутах процессий и церемониальных атрибутах. Для подготовки к протокольным мероприятиям проводились репетиции в присутствии великого визиря, чтобы заучить место каждого османского чиновника и не допускать недовольства придворных в присутствии падишаха. Иногда церемонии претерпевали те или иные изменения. Причиной этого мог быть ряд факторов - от недостатка знаний чиновников, ответственных за протокол и организацию мероприятий, до личного вмешательства в процедуру церемоний султана или высокопоставленного чиновника. Например, поправки могли делаться "по требованиям времени и условий" (хасб эз-заман, или бер мукте-за-йи вакт у халъ) или "по политическим причинам" (хасб эль-политика, или хасб эс-сиясет), когда государственные интересы требовали изменения определенных частей церемониала, например, во время визита посланника при чрезвычайных обстоятельствах. Изменения идентифицировались в протокольных журналах как "внецере-мониальный элемент" (харидж эр-ресм), "отклонение от норм протокола" (гаир эт-тешрифат) и "вопреки процедуре" (хиляф-и усулъ) [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 2 - 3].

стр. 49
Османский протокол включал в себя религиозные и светские церемонии. Первые можно условно разделить, с одной стороны, на мероприятия по случаю мусульманских государственных праздников, а с другой - на мероприятия по случаю дворцовых торжеств и обрядов, связанных с восшествием султана на престол: принесение клятвы, восшествие на трон и опоясывание мечом - ритуал, который, по словам российского генерального консула в Бейруте К. М. Базили (1839 - 1853), "заменяет в потомстве завоевателя коронование" [Базили, 2007, с. 226]. Ко вторым следует отнести официальные аудиенции дипломатических представителей у султана, великого визиря и других османских сановников.

Церемонии приема иностранных посланников являлись частью внешнеполитической деятельности Порты. Османские протокольные мероприятия всегда проводились по определенному сценарию. Схема проведения аудиенции определялась рядом факторов, самыми важными из которых были статус представляемого послом государства, его положение на международной арене и внешнеполитический вектор Порты. Посланнику, представлявшему государство, с которым у Османской империи имелся союзный договор или планировалось его заключение, оказывались специальные почести и предоставлялись различные привилегии.

Приемы иностранных послов в период напряженности в двусторонних отношениях часто принимали форму соперничества: дипломаты старались получить как можно больше почестей и привилегий, а османы прибегали к различным хитростям и уловкам, чтобы преуменьшить их роль. Например, посланники сильных держав, которых Порта хотела принизить, принимались одновременно с посланниками вассальных или политически слабых государств. Преференциальное отношение можно было получить по просьбе (илътимас), при умелом использовании практики свершившихся фактов (франц. faits accomplis) или прецедентов (сабик) из более ранних церемоний приема [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 6 - 7].

Маршрут иностранных дипломатов на аудиенцию к великому визирю и султану включал в себя несколько остановок. Первой церемониальной стоянкой, где принимались иностранные послы и посланники, были палаты киреджи-баши (киреджи-баши одасы). Российские дипломаты называли их "особливым домиком керечи-башия", "где обыкновенно все чужестранные министры принимаются" и "который ныне (1781 г. - М. Я.) построен гораздо лучше прежнего" или именовали вышеназванные палаты "горницей", которая к приезду эмиссаров "нарочно приготовлена и убрана была" [Репнин, 1775, л. 32об., 37об.; Голенищев-Кутузов, 1793, л. 164об., 168; Стахиев, 1776, л. 7, 10; Булгаков, 1781, л. 64, 68]. Второй церемониальной остановкой был "дворец процессий" (стай кешкю), названный российскими посланниками "киоском процессий" и находившийся на улице, ведущей к султанскому дворцу. На этом месте эмиссары ожидали проезда великого визиря со свитой в "султанский киоск". Третьей церемониальной стоянкой, где принимались послы важных государств, были палаты капыджи-баши (капыджи-баши одасы). Российские дипломаты называли их "горницей караульных капичи-башиев", "которая к приезду князя Репнина в 1775 г. и князя Голенищева-Кутузова в 1793 г. "нарочно переделана и весьма благоустроенным образом убрана была" [Репнин, 1775, л. 38; Репнин, 1776, л. 69об.; Голенищев-Кутузов, 1793, л. 168об.]. Послы менее значимых европейских государств и большинство посланников не принимались в вышеупомянутых палатах, а были вынуждены дожидаться вызова на аудиенцию к падишаху, сидя на лавке у ворот.

В случае аудиенции у султана на конечном этапе церемониального маршрута у входа на третий двор, называемый "внутренним двором" (эндерун мейдани), посланников встречал чавуш-баши, державший в правой руке важный атрибут османского дворцового церемониала и символ его власти, по внешнему виду напоминавший серебряный скипетр. Провожая эмиссаров к падишаху, чавуш-баши стучал им по дворцовой мостовой и имел право в случае необходимости наносить им удары. Российские дипломаты называ-

стр. 50
ли вышеупомянутый предмет "серебряной тростью", "серебряным жезлом" или "серебряным посохом" [Репнин, 1775, л. 38об.; Стахиев, 1776, л. Юоб.; Стахиев, 1781, л. 79об.; Булгаков, 1781, л. 68; Голенищев-Кутузов, 1793, л. 168об.; Кочубей, 1794, л. 9, 1797, л. 6; Томара, 1798, л. 25].

По особым поводам еще одна церемониальная остановка располагалась на первом дворе, называемом "двором процессий" (стай мейдани), напротив "имперской пекарни" (фурун-и хумаюн, или фурун-и нан-и хасс), служившей сборным пунктом для посольских процессий и местом ожидания [Bayerle, 1997, p. 6].

Посланнику порой приходилось ждать аудиенции по нескольку дней и даже недель. Одной из причин этого было стремление объединить прием с каким-нибудь впечатляющим и запоминающимся событием в султанском дворце. Для этой цели чаще всего использовалась красочная церемония ежеквартальной выдачи воинского довольствия янычарам (улюфе гюню).

Выдача жалованья происходила на втором дворе, называемом "двором дивана" (диван мейдани), или "двором правосудия" (адалет мейдани). Янычары стояли по обеим сторонам дороги в ожидании сигнала своего начальства. При подходе посланников по данному им знаку они бежали с другого конца мостовой к дверям "имперского дворца с куполом" (куббет-и хумаюн, или диван-хане), где проводились заседания имперского совета (диван-и хумаюн). По окончании заседаний дивана напротив вышеупомянутого дворца для янычар выставлялись мешки с денежным довольствием, а также тарелки с пловом и супом, которые готовились на "имперской кухне" (матбах-и амирё). По словам российских дипломатов, янычары "бросались на поставленное для них кушанье" или "хватали расставленную для них пищу" [Репнин, 1775, л. 38об.; Стахиев, 1776, л. 10об.; Булгаков, 1781, л. 68об.; Голенищев-Кутузов, 1793, л. 169; Кочубей, 1794, л. 9об.; Кочубей, 1797, л. 6; Томара, 1798, л. 25].

Заседания имперского совета обычно проходили под председательством самого падишаха, который восседал во "дворце правосудия" (каср-и адалет) "над визирским местом в окне за решеткою", отделяющей зал заседаний совета от султанских покоев с гаремом (харем-и хумаюн), предпочитая оставаться невидимым для членов совета [Стахиев, 1776, л. 11; Булгаков, 1781, л. 68об.; Кочубей, 1794, л. 9об.; Кочубей, 1797, л. 6].

В исключительных случаях эмиссаров приглашали понаблюдать за "торжеством османского правосудия", чтобы воочию увидеть такие устрашающие зрелища, как ссылка, смещение с должности, казнь османского чиновника или выставление напоказ отрубленных голов пойманных разбойников [Walsh, 1838, p. 351].

В случае аудиенции у великого визиря у парадного входа, называвшегося российскими дипломатами "крыльцом", или "рундуком", и ведущего в "имперский дворец с куполом", посланников встречал главный драгоман Порты и провожал до передней, или прихожей, называвшейся российскими посланниками "сенями", либо до верха парадной лестницы, где их приветствовал начальник имперского протокола. Далее эмиссары следовали в гостевую комнату (мусафир одасы), которую российские дипломаты называли "светлицей отдохновения", "камерой отдохновения", или "покоями отдохновения", где они ожидали приглашения в зал аудиенций, или зал петиций (арз одасы), для встречи с великим визирем, входившим в "приемную комнату", или "аудиенц камеру", через канцелярию (деват одасы).

В XIX в. происходят изменения в церемониале приемов у великого визиря. Дипломатов уже не заставляют садиться на табурет и вставать при входе садразама. Следует отметить, что российские посланники ввели эту практику как fait accompli еще в 1775 г., предпочитая стоять перед табуретом, чтобы избежать вставания при входе великого визиря в зал приемов и лишить тем самым садразама возможности продемонстрировать свое превосходство [Стахиев, 1776, л. 8об., 11; Стахиев, 1777, л. 42; Стахиев, 1781, л. 79; Булгаков, 1781, л. 65об., 68об.; Кочубей, 1794, л. боб., 9об; Кочубей, 1797, л. 4, 6; Томара, 1798, л. 22 - 23об., л. 25].

стр. 51
Постоянным предметом спора было место для сидения, предлагаемое эмиссару во время аудиенции у садразама. Для посланников был предназначен самый обыкновенный табурет (искемле), а для послов - стул со спинкой и подлокотниками, или кресло (сандалйе). Более того, табурет посланника был ниже, чем место для сидения садразама (садр-и ахкам). Лишь немногие посланники могли избежать сидения на том табурете, если им удавалось быстро занять место рядом с садразамом или его заместителем (каймакамом) [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 13].

Самым распространенным поводом для аудиенции дипломатических представителей у великого визиря и султана было вручение посланником верительных грамот (наме), когда тот впервые прибывал в Стамбул, а также вручение отзывных грамот (авдет-намё). Еще одним важным поводом для приема у садразама и падишаха было вручение иностранным послам грамот, адресованных их монархам или правительствам. Это могла быть султанская грамота (наме-и хумаюн), ответное послание (джеваб-намё), визирская грамота (наме-и асафи, или мектуб-и асафи) либо грамоты от них обоих накануне отъезда посланника из Стамбула [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 15 - 16].

Как правило, если эмиссар был невысокого ранга или его дипломатическая миссия не представляла особого значения для османского правительства, султанское послание вручалось посланникам в зале заседаний правительства. В день восшествия на престол нового султана Османское государство либо направляло послания с чрезвычайными посланниками для оповещения правительств государств, состоявших в дружественных отношениях с Османской империей, либо эти письма передавались дипломатам в зале заседаний османского правительства, расположенного в "имперском дворце с куполом".

Иностранные правительства направляли поздравительные послания новому падишаху по случаю его восшествия на трон (тебрик-намё), и это являлось очередным поводом для посланников быть принятыми в султанском дворце. Послы, прибывавшие после заключения договора для обмена подписанными копиями документов (мубаделе-и тасдик-наме), в случае передачи формальной декларации преемственности (ихбар-наме) или дружественного послания (садакат-намё) также имели право на аудиенцию у великого визиря или султана [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 16].

Во всех этих случаях прием принимал одну из двух форм: официальную (ресмен) и неофициальную (би-ля-ресм). Если эмиссар удостоился приема и у падишаха, и у садразама, то аудиенции назначались на разные дни. Решение о том, где следовало принять посланника - в "новом султанском дворце" (сарай-и джедид-и амире), известном под названием "дворца пушечных ворот" (Топкапу сарайи), или в Высокой Порте (Баб-и Али), в большей степени зависело от выбора османской стороны. Султан не принимал дипломатического представителя, занимающего невысокий пост или прибывшего без дорогих даров. Последнему в этом случае приходилось довольствоваться аудиенцией у садразама или просить специального разрешения на прием у падишаха.

В османском протоколе важную роль играла одежда представителей принимающей стороны, в особенности головные уборы - тюрбаны и чалмы. Высшие османские чиновники имели несколько тюрбанов, предназначенных для разных случаев в зависимости от характера церемонии, государственной религии и статуса принимаемой стороны. То же самое касалось мехов и мантий, которые носили османские сановники, хотя за этим следили меньше.

Седла, уздечки и убранство лошадей, участвовавших в процессиях, также имели важное церемониальное значение и зависели от ранга посланника и статуса государства, при этом конское снаряжение высших османских сановников всегда выделялось своей роскошью. Более того, погонщики вели большое количество свободных лошадей с пышными попонами и доспехами.

Описания церемоний в протокольных регистрах дают представление об отношении Порты к посланникам. Например, записи в протокольном журнале XVIII - начала XIX в. зафиксировали отличие церемониала приема эмиссаров вассальных княжеств,

стр. 52
господарей Молдавии и Валахии. До XIX в. церемонии вручения верительных грамот и приема у султана эмиссаров из мусульманских и христианских государств практически не отличались друг от друга, хотя в протокольных регистрах фиксировалось их разделение по религиозному признаку.

Для иранских посланников часто делались исключения. Например, в то время как других эмиссаров заставляли ждать перед киоском процессий, иранского посланника иногда провожали в мечеть Ая-Софию и разрешали там ожидать приезда великого визиря. Самые большие почести оказывались крымским ханам, потому что они были не посланниками, а правителями и союзниками в противостоянии Османской империи с Россией.

Начиная с Венского конгресса 1815 г., в норму международного общения были введены новые термины. Так были признаны послы трех рангов: чрезвычайный и полномочный посол (посол I класса), полномочный посланник (посол II класса) и министр-резидент (посол III класса). Дипломаты первых двух рангов имели более широкие полномочия и могли принимать многие важные решения на месте, а министр-резидент формально был не более чем промежуточным звеном в общении своего двора с тем, при котором он был аккредитован, и не мог принимать ответственные решения самостоятельно, без соответствующих инструкций и предписаний [Перминов, 1992, с. 11].

В Константинополе находилось множество дипломатических представителей: великие послы (бююк эльчи), постоянные посланники (муким эльчи), поверенные в делах (маслахат гюзар). Послы и постоянные посланники могли рассчитывать на аудиенцию у султана, имея при себе достаточное количество даров. Далеко не все посланники в Стамбуле в XVIII в. были резидентами, так как содержание миссии требовало больших затрат. Чрезвычайные послы (февкальаде эльчи) и чрезвычайные посланники (орта эльчи) прибывали в Стамбул со специальными дипломатическими и политическими миссиями, причем первые приезжали для ратификации или возобновления договоров, а также передачи поздравлений по случаю восшествия султана на престол. В зависимости от важности их миссий они делились на три категории: высшего, среднего и низшего ранга [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 19].

До конца XVIII в. в соответствии с международной практикой того времени с момента пересечения чрезвычайным послом границ Османской империи и до его отъезда всем необходимым эмиссара снабжала принимающая сторона. Порта также принимала необходимые меры для обеспечения безопасности иностранных дипломатов на территории империи. Так, от границы до Стамбула их сопровождал специальный чиновник (михмандар). Во время пребывания в столице к посольскому кортежу прикреплялся вооруженный эскорт, состоящий из нескольких янычар под предводительством полковника (чорбаджи).

По случаю визита иностранного посла великий визирь устраивал в его честь торжественную трапезу во дворце с куполом. Затем дипломата угощали сладостями, кофе, фруктовыми напитками: шербетом и лимонадом, предлагали ему курительный и нюхательный табак, благовония, розовую воду, розовое масло, салфетку или полотенце. После соответствующих подношений наступала очередь аудиенции у султана. Сначала перед "старым залом заседаний совета" (диван хане-и атик, или эски диван-хане) послу дарилось "почетное одеяние", принесенное главным хранителем шуб (кюркчу-баши), а присланные послом дары выставлялись главным хранителем подарков (пишкешджи-баши) в передней части зала приемов или раскладывались имперскими привратниками у ворот на всеобщее обозрение [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 20].

С разрешения султана посланник и его свита вводились в тронный зал (хане-и тахт) старшими дворцовыми привратниками [Bon, 1996, p. 41 - 44]. Эмиссар передавал меморандум (телхис) хранителю имперского штандарта (миралему), а тот, в свою очередь, вручал его хранителю имперской печати (нишанджи) или командующему османским флотом (капудан-баши). Наконец, когда меморандум доходил до великого ви-

стр. 53
зиря, тот клал его рядом с султанским троном. Затем посланник делал доклад (текрир) или произносил речь, которую переводил главный драгоман Порты.

До XIX в. иностранным эмиссарам обычно дозволялось встречаться с султаном один или два раза за все время их пребывания в Стамбуле. Однако падишах редко обсуждал с посланниками политические вопросы, так как для этого с ними неофициально встречался великий визирь. Такие встречи, как правило, проходили не в Высокой Порте, и переговоры носили конфиденциальный характер (махфи сохбет). Директор имперской канцелярии (реис-эфенди, или реис-уль-куттаб), осуществлявший до середины 30-х гг. XIX в. функции руководителя внешнеполитического ведомства [Kitsikis, 1994, p. 171 - 172], обычно принимал дипломатов неформально и обсуждал с ними вопросы международной политики [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 23 - 24].

Следует отметить, что многие церемонии были перегружены деталями. Причина этого заключалась в том, что османский протокол, которым руководствовались при приемах посланников, базировался в большей степени на многовековой практике и устоявшихся традициях, нежели на межгосударственных соглашениях.

Обмен дарами и множество поводов для угощений указывают на то, что этот османский ритуал значил больше, чем следование традициям восточного этикета. Культурная специфика языка даров и подношений означает, что они были актуальны только в своем родном окружении. Такие ритуалы и их детали могли правильно передать скрытый в них смысл только в контексте официального османского протокола. В день чрезвычайных заседаний имперского совета (галебе дивани), когда собиралось больше членов, чем обычно, готовили плов. В день обычных заседаний имперского совета (диван-и ади) подавали суп. Хотя чрезвычайные заседания совета собирались и в случае приема иностранных посланников, и в случае приезда молдавского и валашского господарей, вторым из-за их невысокого ранга подавался суп.

Действия, которые могут показаться обычными, такие как подношение гостям курительных трубок или кофе, должны рассматриваться как ритуалы, имевшие важное значение в османской повседневной культуре, по этой причине соблюдавшиеся и почитавшиеся [An Ottoman Protocol..., 2007, p. 25].

Среди всех угощений кофе имел особый статус, так как он являлся исключительно церемониальным подношением. В случае, если кофе не предлагался, в обход стандартной практики, это воспринималось гостем как попытка нанести оскорбление принимающей стороной. Этот факт фиксировался в протокольных журналах, а нарушение этого ритуала могло привести к росту напряженности в двусторонних дипломатических отношениях.

В восточном этикете подача кофе являлась более распространенной традицией, чем подношение трубки. До XIX в. не было принято предлагать трубки посланникам, да и потом это случалось не часто. Османский этикет различал кофе и трубку. Если кофе подавался всем гостям, то трубка предлагалась тем гостям, ранг которых соответствовал статусу принимающей стороны [Slade, 1833, p. 143, 167].

В соответствии с традиционной протокольной церемонией гостю рангом ниже хозяина подавался только кофе; гостю того же ранга, что и хозяин, - трубка, кофе и фруктовый напиток; гостю рангом выше - трубка, кофе и фруктовый напиток, а также сладости и благовония [White, 1845, p. 131].

Помимо вышеупомянутых церемониальных подношений и угощений посланникам и их свите также предлагали ужин во дворце с куполом вместе с членами имперского совета после их заседания, причем из иностранной делегации только посланник сидел за столом садразама. Высшие дипломатические чиновники иностранной миссии сидели за столами реис-эфенди и нишанджи. Остальные члены свиты посланника ужинали вместе в смежной с главным залом комнате.

Во время приема послов в султанском дворце Топкапы большое значение придавалось церемониально-ритуальному аспекту, в особенности традиции подношения по-

стр. 54
дарков, именовавшихся пишкешем [Inalcik, 1998, p. 209]. Ритуал одаривания являлся основой протокольно-церемониальной стороны аудиенций у султана и великого визиря, а также выражал стремление к поддержанию добрых и прочных двухсторонних отношений. Этикет обмена дарами включал в себя установленные предписания и определенные правила подношения и принятия дорогих подарков.

Прибытие посланника в султанский дворец с целью вручения верительных грамот должно было сопровождаться подношением падишаху дорогих подарков, стоимость которых определялась статусом посла. В случае если прием посланников следовал за подписанием договоров, то количество даров определялось специальной статьей соглашения. Дипломаты подносили дары османским правителям и сами получали от них подарки во время приемов в султанском дворце [Faroqhi, 2007, p. 162 - 184].

Самым дорогим подарком, который мог получить посланник, был конь. Это происходило в тех случаях, когда на основе прецедента за государством закреплялся этот вид подарка. Российские послы стали получать коня в дар от падишаха после заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 г.

Традиционным подарком иностранным послам и посланникам были "почетные одежды", именуемые хилят. Более того, обряд облачения в вышеупомянутые одеяния был важным элементом османского протокола, в частности церемониала приема высшими османскими сановниками иностранных дипломатов. Под словом хилят подразумевалось несколько видов верхней одежды, преподносимой в зависимости от статуса и ранга того или иного дипломатического представителя.

На первом месте по ценности и стоимости были два вида "почетных одежд": хасс-уль-хасс и ферве, причем первый шился из дорогих тканей (парчи, сукна или шелка), подбивался мехом соболя или рыси и предназначался для послов и посланников, а второй шился из шерстяных тканей (камлота или стамеда), подбивался мехом горностая и предназначался для консулов, главных переводчиков и секретарей посольства. На втором месте по стоимости и значимости был кереке, напоминавший описанное выше одеяние, но без меховой подкладки. На третьем месте был кафтан в форме мантии, сшитый из обычной ткани.

Знаменитый русский паломник Василий Григорович-Барский, включенный в 1744 г. российским резидентом в Константинополе А. А. Вешняковым (1742 - 1745) в свиту на аудиенцию у садразама, подробно описал ритуал облачения в "почетные одежды". Членов делегации российского посланника, в том числе и иноков, среди которых находился сам Барский, одели в "некие одежды, именуемые кавади или кафтани, которые по-гречески назывались "гунна", по-итальянски - "пелеце", а по-русски - "шуба"" [Григорович-Барский, 2005, с. 321].

Григорович-Барский отметил, что подобные облачения дарились "почести ради" "от двора царскаго и визирскаго" патриархам, "егде наставляются", и губернаторам, "егде приемлют власть", и послам и резидентам, "приходящим тако к султану, яко и к везиру за некими царскими делами"; "царские кавади от визирских в сем точию разнствуют, яко мало суть дражайший оны, обаче образом и швением единаки, видом и широтою подобии саккосам архиерейским" [Григорович-Барский, 2005, с. 321 - 322].

Известный русский писатель А. Н. Муравьев отметил, что в соответствии с османской традицией, прежде чем представить иностранных послов султану, великий визирь "облекал их в богатые шубы, чтобы они могли в приличном виде явиться пред его светлые очи" [Муравьев, 2005, с. 30].

Российский дипломат К. М. Базили также не обошел вниманием традицию дарения "почетных одежд". По его словам, "турки много издевались над узкою одеждой европейцев", поскольку "в европейском платье человек казался им так мелок, так непристоен". Вот почему после церемониальной аудиенции европейских посольств, в частности, у великого визиря при выходе из зала османские чиновники "надевали на

стр. 55
посланников и на всю свиту почетные кафтаны, как бы из сострадания к их наготе" [Базили, 2006, с. 33].

Иностранных посланников облачали в "почетные одежды" после приема у великого визиря или перед аудиенцией у султана. Во втором случае в эту церемонию османами вкладывался следующий смысл: посланник достоин чести аудиенции у падишаха только в том случае, если он был одет в султанский подарок. Примечательно, что подобная практика распространялась также и на османских сановников, так как перед аудиенцией у падишаха их тоже облачали в "почетные одежды", называемые фередже.

Под давлением западных дипломатов, считавших облачение в "почетные одежды" процедурой, унижающей их достоинство, этот обряд к началу 30-х гг. XIX в. был упразднен.

А. Н. Муравьев, вторично посетивший Стамбул в 1849 - 1850 г., удостоился чести присутствовать вместе с российским посланником В. П. Титовым (1843 - 1852) на аудиенции у султана Абдул Меджида. Муравьев описал происшедшие перемены следующим образом: "Вместо диких Янычар, которые шумели на дворах Султанского жилища, теперь Турецкие низамы, в красивых мундирах, совершенно по-европейски, стройно отдали нам воинскую почесть" [Муравьев, 2005, с. 249]. Довольно подробное описание А. Н. Муравьев дал одеянию султана Абдул Меджида: "На султане был обыкновенный кафтан, шитый по краям золотом и красная феска с золотым на ней знаком; большой бриллиантовый орден Нишана и богатая сабля, составляли лучшее украшение его наряда" [Муравьев, 2005, с. 250].

Посетивший Стамбул дважды, в 1830 и в 1849 - 1850 гг., А. Н. Муравьев имел возможность сравнить "старую" Османскую империю с "новой", "танзиматной". Он с грустью писал: "трудно соединить формы Европейского образования с обычаями Востока, и оттого мы себе иначе воображали торжественную аудиенцию наследника Халифов Арабских"; "подражание поэтического Востока упрощенному Западу не представлялось удовлетворительным, а между тем была и примесь обрядов собственно восточных: потому что сановники Порты, при каждом обращении к своему повелителю, клали руки на сердце, уста и чело, по древнему обычаю" [Муравьев, 2005, с. 250 - 251].

А. Н. Муравьев был явно разочарован увиденной переменой в традиционном османском протоколе. Аналогичное чувство вызвала у него и смена облачения султана, который предпочел феску чалме, а пышному кафтану - узкое полуевропейское платье. Описание аудиенции Муравьевым наглядно показывает, как старинные османские традиции стали постепенно уступать место более упрощенным европейским.

Анализ дипломатических документов и описаний свидетельствует о том, что до начала XIX в. официальный османский протокол сохранял консервативный характер.

Переживаемый Османской империей острый кризис в различных сферах побудил султана развивать внешнеполитическую деятельность государства, учреждая в конце XVIII в. постоянные дипломатические представительства в Европе. Послами, как и в дореформенный период, назначались высокопоставленные чиновники Порты, которые по возвращении из-за границы нередко выступали апологетами реформ Османской империи по европейскому образцу.

В начале XIX в. в османском государственном протоколе, основанном на староосманских традициях, произошли существенные изменения. Османская система символов и ценностей стала постепенно заменяться на общепринятую европейскую. Некоторые церемониальные атрибуты и ритуалы, в частности форма одежды османских чиновников, предметы дарения и угощения, видоизменились или потеряли свой символический смысл. Другие церемониальные традиции, прежде всего практика облачения в "почетные одежды", неоднозначно воспринимавшаяся европейскими дипломатами, а также практика дарения коня и вовсе исчезли. Более того, многие церемониальные угощения были отменены или адаптированы к новой системе символов, в частности,

стр. 56
упразднилась церемония подношения шербета и сладостей, упростилась церемония подачи кофе, а вместо трубки стали предлагать сигареты.

Если до конца XVIII в. по окончании аудиенций у султана и великого визиря иностранным посланникам надевали на шею шарфы, клали за пазуху платки, дарили драгоценные камни, ювелирные изделия, цветные ткани, шелковые ковры, то с начала XIX в. им стали преподносить в подарок портреты с изображением османских султанов, табакерки, портсигары, а также награждать их орденами и знаками отличия.

К началу 30-х гг. XIX в. традиционный османский обряд облачения в "почетные одежды" уступил место общеевропейской протокольной практике награждения орденами, которые в отличие от вышеупомянутых одеяний вручались не до аудиенции, а во время или после нее и рассматривались как признание заслуг иностранных дипломатов.

Таким образом, к началу XIX в. официальный османский протокол стал подвергаться интенсивной "европеизации", все более утрачивая свою уникальность и самобытность.

Материалы АВПРИ

Булгаков Я. И. Реляции Булгакова Екатерине II ...об аудиенции у султана и великого визиря (1781). Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Булгакова на церемониальной визит у верховнаго визиря Иззет Мегемет Паши в 16 день сентября 1781 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 587, л. 64 - 67; Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Булгакова на первой аудиенции у Его Султанова Величества в 21 день сентября 1781 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 587, л. 68 - 71.

Голенищев-Кутузов М. И. Реляции Голенищева-Кутузова Екатерине II ...о церемонии приема посла Портой (1793) // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 777, л. 164об. - 172, 281 - 285, 524 - 524об.

Кочубей В. П. Реляции Кочубея Павлу I ...об аудиенции у султана и великого визиря (1794). Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Кочубея на церемониальной визит у верховнаго визиря Мелек Мегмед Паши 18 февраля 1794 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 784, л. 5 - 8; Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Кочубея на аудиенции у Его Султанова Величества в 21 день февраля 1794 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 784, л. 9 - 11 об.

Кочубей В. П. Реляции Кочубея Павлу I ...об аудиенции у султана и великого визиря (1797). Записка обрядам, наблюденным по случаю аудиенции у Султана и церемониальной визит у верховнаго визиря Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Кочубея // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 850, л. 3 - 8об.

Репнин Н. В. Реляции Репнина Екатерине II ...о приеме его у турецких сановников (1775). Записка бытности Ея Императорскаго Величества Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Посла Его Сиятельства Князя Николая Васильевича Репнина на визит у верховнаго визиря и на аудиенции у Султана и тому, что происходило по сим двум случаям // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 446, л. 32^12.

Репнин Н. В. Реляции Репнина Екатерине II ...о приеме его турецкими сановниками (1775) // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 461, л. 23 - 30, 34 - 37.

Репнин Н. В. Реляции Репнина Екатерине II ...об отпускной аудиенции у султана (1776) // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 462, л. 69 - 71.

Стахиев А. С. Реляции Стахиева Екатерине II ...о приеме его у турецких сановников (1776). Записка церемониала, с которым Ея Императорскаго Величества Статский Советник, Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Александр Стахиев, по приезде своем в Константинополь у Оттоманской Порты принят был // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 472, л. 7 - 13об.

Стахиев А. С. Реляции Стахиева Екатерине II ... об аудиенции у великого визиря (1777). Записка, с какою церемониею Ея Императорскаго Величества Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Стахиев зделал свое первое посещение новому верховному визирю Деренделы Мегмед Паше февраля 9 дня 1777 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 494, л. 41 - 42.

Стахиев А. С. Реляции Стахиева Екатерине II ...о прощальной аудиенции у великого визиря (1781). Обряд, в коем Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Стахиев учинил свое прощальное посещение у Порты верховному визирю Изет Мегемет Паше сентября 27 дня 1781 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 578, л. 78 - 79об.

Томара В. С. Реляции Томары Павлу I ...об аудиенции у султана и великого визиря (1798). Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Томары на церемониальной визит у верховнаго визиря Иззет Мегмет Паши апреля 5/16-го 1798 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 871, л. 23 - 24об.; Записка бытности Чрезвычайнаго Посланника и Полномочнаго Министра Томары на аудиенции Его Султанова Величества апреля 13/24-го 1798 года // АВПРИ, ф. 89, оп. 89/8, д. 871, л. 25 - 26об.

стр. 57
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Базили К. М. Очерки Константинополя. Босфор и новые очерки Константинополя. М., 2006.

Базили К. М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях. Иерусалим, М., 2007.

Григорович-Барский В. Странствования по Святым местам Востока. Ч. 1 - 2. М., 2005.

Еремеев Д. Е., Мейер М. С. История Турции в средние века. М., 1992.

Муравьев А. Н. Письма с Востока от 1849 по 1850 г. Ч. 1 - 2. М., 2005.

Перминов П. Посол III класса. М., 1992.

Aksan V.H. The internal and external challenges to Selim III // Ottoman Wars 1700 - 1870: An Empire Besieged. L., 2007.

Aksan V.H. War and Peace // The Cambridge History of Turkey. V. 3. Suraiya Faroqhi (ed.). Cambridge, 2006.

Bayerle G. Pashas, Begs and Effendis. A Historical Dictionary of Titles and Terms in the Ottoman Empire. Istanbul, 1997.

Bon O. Of the Audience and Entertainment given to Ambassadors // The Sultan's Seraglio: An Intimate Portrait of Life at the Ottoman Court. L., 1996.

Faroqhi S. Ceremonies, Festivals and Decorative Arts // Subjects of the Sultan: Culture and Daily Life in the Ottoman Empire. L., 2007.

Faroqhi S. The Ottoman Empire and the World around it. L., 2007.

Geertz C. Centers, Kings, and Charisma: Reflections on the Symbolics of Power // Local Knowledge: Further Essays in Interpretive Anthropology. N.Y., 1983.

Inalcik H. Essays in Ottoman History. Istanbul, 1998.

Karateke H.T. (ed.). An Ottoman Protocol Register. Istanbul, 2007.

Kitsikis D. Le concept ottoman de relations internationales et le service diplomatique ottoman au dix-neuvième siècle // Aspects of Ottoman History. Jerusalem, 1994.

Naff T. Ottoman Diplomatic Relations with Europe in the Eighteenth Century: Patterns and Trends // Studies in Eighteenth Century Islamic History. Tomas Naff, Roger Owen (eds.). Illinois, 1977.

Naff T. Reform and conduct of Ottoman diplomacy in the reign of Selim III, 1789 - 1807 // Journal of the American Oriental Society. 83. 1963.

Naff T. The Ottoman Empire and the European States System. H. Bull and A. Watson (eds.) // The Expansion of International Society. Oxford, 1984.

Neumann C.K. Political and diplomatic developments // The Cambridge History of Turkey. V. 3. Suraiya Faroqhi (ed.). Cambridge, 2006.

Ortayli I. Studies on Ottoman Transformation. Istanbul, 1994.

Shaw S. Between Old and New: The Ottoman Empire under Sultan Selim III. 1789 - 1807. Cambridge, 1971.

Slade A. Records of travels in Turkey, Greece & c. and of a cruise in the Black Sea with Capitan Pasha in the years 1829, 1830, and 1831. Vol. 2. L., 1833.

Walsh R.A. Residence at Constantinople During a Period Including the Commencement Progress and Determination of the Greek and Turkish Revolutions. Vol. 1. L., 1838.

White C. Three Years in Constantinople, or Domestic Manners of the Turks in 1844. Vol. 2. L., 1845.

Permanent link to this publication: