Понятие и явление границы плодотворно исследуется многими естественными и гуманитарными науками: физикой, химией, математикой, биологией, историей, психологией, культурологией, этнологией, географией. В общем смысле граница рассматривается как область (линия, точка, район, зона) перехода между средами и/или пространствами с качественно и количественно различными свойствами и параметрами. Наряду с самой границей (цивилизационной и культурной ¹ , исторической ² , политической ³ , экономической ⁴ , географической ⁵ - это деление в известной мере условно) изучаются также образы границы (границ), появляющиеся и доминирующие на тех или иных территориях в определенные эпохи, в рамках локальных цивилизаций. Подобные образы, формируются на базе репрезентируемых так или иначе целевых представлений (социальных групп, политиков, администраторов, ученых и т.д.) о функциях, месте, роли границ в жизни обществ. Образы границ могут рассматриваться как части, компоненты соответствующих менталитетов и/или ментальных пространств ⁶ .

Объект исследования здесь - историко-географические образы границ. Как всякий сложный объект они синтезируют, соединяют качества, присущие их составным элементам, - взятым по отдельности историческим или географическим границам. Это сложный "сплав", максимально учитывающий и использующий динамические особенности пространственного и временного развития. Актуальность изучения таких объектов несомненна, поскольку решение многих современных международных и внутригосударственных задач (разрешение межэтнических и межконфессионалъных конфликтов, проведение политических границ, выявление социальных и страново- региональных иерархий, строительство крупных экономических объектов и т.д.) непосредственно зависит от процедур идентификации целевых представлений об определенных территориях в широком временном диапазоне.

1. ГРАНИЦА КАК ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ОБРАЗ

Историко-географические образы границ представляют в структурном отношении особое пространство-время, в котором как временные, так и пространственные параметры прочно слиты в соответствующих знаках и символах. С точки зрения общей классификации географических пространств можно говорить о целом классе пограничных пространств, или пространств-границ. Классические примеры этого рода: - американский фронтир ⁷ , Украина как страна-граница (Большая граница) ⁸ , страны -цивилизационные лимитрофы ⁹ , страны - геополитические "буферы" и т.д. В данных случаях многие исторические события в рамках отмеченных территорий воспринимаются через "призму" геоистории, или исторической географии ¹⁰ . Образы границ

стр. 43

(пространств-границ) представляют собой один из наиболее интересных для изучения типов историко-географических образов вообще, ибо здесь наблюдается эффект мультипликации - как образной (скачок в усилении образа за счет "спайки" временных и пространственных маркеров), так и реальной (пространство, рассматриваемое как граница, автоматически приобретает ряд специфических параметров, способствующих более яркому и эффективному восприятию этой территории).

Образ границ в общем виде обладает особыми типологическими характеристиками. Наиболее важные среди них - это его неустойчивость, "текучесть", связанные как бы с искривлением реального историко-географического пространства. [Заметим, что историко-географическое пространство, в отличие от географического пространства, структурируется главным образом за счет четкой пространственной локализации, репрезентаций и интерпретаций соответствующих исторических событий, происходящих (происходивших) в определенном географическом ареале (регионе).] По сути дела, осмысление и/или создание образа границ означает эксперимент с пространством, когда оно посредством образной мультипликации быстро "расширяется" - в нем одновременно сосуществуют и различные культурные, политические, социально-экономические, общественные события, которые как бы стягиваются в историко-географическую точку, расширяя одновременно пространство самого образа границы. Такая концентрация событий (иногда разновременных и разнопространственных с точки зрения традиционной исторической географии) обеспечивает возможность рассмотрения целых серий образов границ, непосредственно фиксирующих динамику и подвижность реальных границ. Их реформирование связано со столкновениями, борьбой, взаимодействием различных образов - регионов, стран и народов. Поэтому они могут представлять собой сложный конгломерат разнородных образов, при этом ряд этих образов может переноситься из достаточно отдаленных реально других историко- географических пространств. Здесь происходит сближение и образное взаимодействие достаточно отдаленных в традиционном географическом отношении стран и регионов. Процесс формирования образов границ характеризуется в целом как взаимопроникновение, переплетение, сгусток различных символов, знаков, идей границы, маркирующих историко-географически в конечном счете специфическое образное пространство ¹¹ . В известном смысле образ границы есть своеобразная "амальгама", максимально стягивающая наиболее отдаленные друг от друга пространства ¹² .

Образы границ как бы растягивают реальное пространство и в то же время притягивают, концентрируют различные исторические эпохи. Различные переходные явления (политические, культурные, социально-экономические), трудноуловимые в рамках определенных территорий и исторического времени, могут эффективно исследоваться, как сквозь "увеличительное стекло", с помощью этих образов. В известном смысле их можно назвать также ментально- географическими границами, "сгущающими" пространственно- временной континуум ключевых ментальных пространств.

2. РЕПРЕЗЕНТАЦИИ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ ИСТОРИКО- ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ ГРАНИЦ ^*

Репрезентации историко-географических образов границ связаны как с непосредственным выделением пограничных территорий, самих границ, так и с выявлением особых, специфических пограничных символов и знаков, историко-географически соответствующих определенным границам и пограничным пространствам. Такие символы, как прерия, ковбой, индейцы, служат очевидными символами североамериканского фронтира и Дальнего Запада США. Для Сибири XVI-XVIII вв.

^* Репрезентация какого-либо образа в нашем понимании - это представление образа на вербальном и/или невербальном уровнях с помощью адекватных его содержанию сочетаний или систем ключевых символов и знаков. Наиболее важные из этих символически-знаковых систем - визуальные и текстовые (частично они могут пересекаться). В общем смысле репрезентация образа означает процедуры поиска и идентификации прямых соответствий между образом и определенными символами и знаками.

стр. 44

(воспринимаемой именно как пограничное пространство) вполне очевидными пограничными символами являются казак, землепроходец, тайга, острог, ясак и т.д. ¹³ . Репрезентации образов политических границ связаны с особой символикой, характеризующей динамику барьерности и контактности этих границ ¹⁴ . Так, барьерность границы может выражаться символикой колючей проволоки и пограничных вышек (например, граница между странами Варшавского договора и Западной Европой в 1950-1980-х годах), а явная контактность и проницаемость - гражданским документом, гарантирующим свободное перемещение на территории с проницаемыми политическими границами (например, паспорт гражданина одной из стран Шенгенских соглашений).

Интерпретации историко-географических образов границ ^** означают прежде всего исследование их динамики и структурных изменений ментально- географического пространства границ. Изменения контуров реальных границ, их причины и последствия прямо связаны с модификациями образов границ. Однако в процессе образной интерпретации возникают дополнительные контексты - цивилизационные, культурные ¹⁵ , региональные - позволяющие более полно и глубоко осмыслить подобные изменения. Наиболее важный аспект - это модификации самих символов и знаков границ, их структур ¹⁶ . Такие модификации в какой-то мере могут происходить и вне прямой зависимости от изменений реальных границ, под воздействием косвенных или скрытых факторов. Интерпретации образов границ, расширяя контексты рассмотрения, позволяют уловить воздействие этих факторов и обнаружить закономерности автономного функционирования ментально-географических пространств границ.

Расширение контекстов рассмотрения возможно тремя основными способами.

Первый способ заключается в использовании достаточно устойчивого образа определенной границы при интерпретации образов границ в других цивилизационных регионах. Например, попытки интерпретации южных границ средневековых христианских государств Пиренейского полуострова в ходе Реконкисты, южных и восточных границ России XVI-XIX вв. ¹⁷ , северной и северо-западной границ Китая в III в. до н.э. - XVIII в. н.э. и других регионов мира (Латинская Америка, Австралия, Африка) как фронтира ¹⁸ означают принципиальное расширение исследовательских контекстов и явное увеличение содержательности ментально-географического пространства этих границ. Недостаток этого способа - известное огрубление контуров и "рельефа" получаемого в итоге ментально- географического пространства.

Второй способ расширения контекстов - это представление конкретной границы определенного типа (политической, экономической, культурной) как границы другого типа. Так, политическую границу можно представить как экономическую или цивилизационную, культурную границу как политическую и т.д. При этом происходит практически автоматическое увеличение возможностей интерпретации образов границ, поскольку один образно-символический ряд (образ политической границы) "обогащается" другим (например, культурной границы). Естественно, что затем происходит формально-логическое отсечение не применимых в ходе последующей интерпретации привнесенных символов и знаков. Возможный недостаток этого способа - опасность подмены одного образа границы другим, полное замещение одного образно-символического ряда другим, не соответствующим первоначальным задачам интерпретации.

^** Интерпретация здесь - это процесс выбора позиции, точки зрения, направленности анализа по отношению к уже репрезентированным образам. Далее предполагается, что в процессе интерпретации создается ее автономное пространство, в котором определяются ментальные "расстояния" между образами и формируется "рельеф" образной системы. Результатом проведенной интерпретации является особое метапространство, включающее интерпретированные образы и ключевые соотношения между ними.

стр. 45

Использование третьего способа расширения контекстов предполагает рассмотрение определенной границы как специфического региона-границы, в рамках которого формируются свой образ жизни, свои территориальные общности, свои образные и знаковые системы. В реальности это могут быть как очень небольшие, так и весьма обширные территории. Например, Приднестровская республика в современной Молдове может быть представлена как специфический регион-граница, если рассматривать ее в качестве особого случая молдовско-украинско-российской политической и культурной границы. Другой пример - гораздо более обширная территория исторического Дикого Поля, которое в IX-XVIII вв. представляло собой цивилизационный и политический регион-границу, сформировавший целый ряд территориальных общностей и образных систем, прежде всего казачества ¹⁹ . Возможный недостаток этого способа - потеря специфики образа определенной границы, его содержательное "растворение" в исследовании регионального образа.

3. СТРАТЕГИИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ ГРАНИЦ

Выделяются две основные стратегии репрезентации историко- географических образов границ - прямая и косвенная.

Прямая стратегия репрезентации связана в первую очередь со знаками и символами границы (пограничные столбы, таможня, застава, кордон, форма и т.д.), а также с пограничными ритуалами (обмен официальными документами на границе, встреча пограничных пикетов или послов государств-соседей на границе, переход границы ²⁰ . Сюда также входят, как правило, "исторические воспоминания", апеллирующие к границам прошлого, актуализирующие понятие утраченных (утерянных) территорий ²¹ . Возможен и обратный случай - подчеркнутая ритуализация новых границ в связи с расширением государственной территории. Не трудно заметить, что эта стратегия ориентирована прежде всего на образы политических границ, для которых визуальные символы и знаки, определенные ритуалы играют большую роль.

Косвенная стратегия репрезентации основана на обостренном, внимательном отношении общества определенной исторической эпохи к проблемам границ и соотношениям границ различных типов (природных, этнических, политических, культурных).

Особый интерес представляют обсуждения так называемых естественных границ какого-либо государства, например, Франции в XVII в ²² или Российской Федерации в начале 1990-х годов ²³ . Продажа Российской империей Аляски США ²⁴ , а также быстрое расширение ее территории во второй половине XIX в. (Средняя Азия, Дальний Восток) - примеры важного методологического полигона для использования подобной стратегии. Как правило, косвенная стратегия эффективна в периоды достаточно быстрых изменений государственных территорий в результате войн, продвижения на неосвоенные земли, распада государства, когда общество пытается осознать обоснованность этих изменений, как бы успеть за внешними событиями.

Возможно также комбинирование двух предложенных стратегий репрезентации в зависимости от целей и задач исследования, например, особенности динамики знаков и символов определенных границ в общественном сознании в связи с быстрым расширением или сокращением территории.

Выделяются также две базовые стратегии интерпретации образов границ - экстенсивная (или расширяющая) и интенсивная (или уплотняющая).

Экстенсивная стратегия интерпретации направлена на расширение первоначально рассматриваемого образа определенной границы. Это расширение может быть и буквальным - увеличивается размер исследуемой территории его формирования. Но главное здесь - содержательное расширение образа, который как бы захватывает, включает в себя новые образы, увеличивая образно-географическое пространство.

стр. 46

Например, проблема фронтира в Новом Свете содержательно расширяется за счет как проблемы освоения новых территорий, так и проблемы столкновения, борьбы, взаимодействия различных культур и цивилизаций Старого и Нового Света ²⁵ . Особенно важный аспект - это расширение образа границы за счет включения в него совершенно других по генезису образов границы, например, границ империи инков, тесно связанных с принципиально иным характером понимания связи пространства и времени в цивилизации инков ²⁶ .

Интенсивная стратегия интерпретации является прежде всего собирающей и реконструирующей. Многочисленные мелкие факты собираются вокруг определенных историко-географических точек, фиксирующих первоначальный образ границы. Далее начинается приближение, "подгонка" (естественно, образная) собранных фактов, уплотняющая сам образ.

Так, образ Монголии (политико-географического "буфера" между Россией и Китаем в конце XIX - начале XX в. ²⁷ ) может быть хорошо уплотнен за счет подключения интересных данных о состоянии русско- монгольской торговли в этот период, основных торговых пунктах и факториях, а также о маршрутах, собранной информации и характере описаний наиболее известных русских путешественников в Центральную Азию, касающихся самой Монголии.

Так же, как и в случае стратегий репрезентации, возможно комбинирование (в различных пропорциях) обеих стратегий интерпретации - в зависимости от постановки целей и задач исследования.

Рассмотрим в качестве примера формирование образов границ в Центральной Азии во второй половине XIX в.

4. ФОРМИРОВАНИЕ ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ ГРАНИЦ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

Геополитическая ситуация в Центральной Азии в исследуемый период характеризовалась интенсивным формированием новых и, по существу, впервые здесь возникающих в европейском, западном понимании геополитических границ, складывание которых определило основные контуры, рельеф самой этой ситуации.

Мертвая полоса. В геополитическом смысле узловым районом, своеобразным heartland'oм Центральной Азии к середине XIX в. был Афганистан и, возможно, прилегающие к нему с севера территории Туркмении и Бухарского эмирата. Геополитическая картина мира была здесь вывернута наизнанку по отношению ко все расширявшимся сферам влияния Великобритании и России: Индия и Средняя Азия являлись, в сущности, геополитической периферией, придатком Афганистана.

"Азия в этой своей мертвой полосе между Туркестаном и Индией чужда всяких аффектаций. От каспийских солончаков и до Хайберского перевала, за которым начинается таинственная Индия, она покоится от века недвижимая, голубея и блистая рядами нагих хребтов. Их одевает тишина, пространство, излучение времени", - пишет Л. Рейснер в книге своих путевых очерков (1925) ²⁸ . Образ мертвой полосы наиболее точно отражает известную геокультурную, цивилизационную и геополитическую статичность этой территории, как бы предназначенной в качестве буферной зоны между различными культурными мирами. Но здесь сталкивались, собственно, не Запад и Восток, а Запад и полу- Запад, Европа и полу-Европа, пытаясь договориться по- европейски, поверх азиатских тысячелетних культурных и цивилизационных линий. Это понимали уже современники: политики, военные, дипломаты. Еще до афганского разграничения России и Великобритании генерал М.Д. Скобелев указал на появление общей геополитической границы России и Англии в Азии, четко определяя место Афганистана в сфере влияния Англии: "Хотя Индию отделяет от среднеазиатских владений России Афганистан, но это так кажется; на самом же деле, в смысле стратегическом, границы России и Англии в Азии уже сошлись" ²⁹ .

стр. 47

Значение завоевания Россией Средней Азии определялись не только и не столько ценностью этих территорий для метрополии, сколько положением их во вновь формирующемся геополитическом пространстве Центральной Азии. "Приобретение Туркестанского края вышло для России делом совершенно случайным и, как неоднократно заявляли наши государственные люди, скорее бременем ложилось на Россию, чем приносило пользу. (...) До сих пор Туркестан даже не колония и по характеру своего завоевания, и по характеру своего занятия нами, он не может быть назван не чем иным, как операционною базою; предмет же действий указан Провидением" ³⁰ . Туркестан был проглочен Россией незаметно; ее настоящей, естественной колонией представлялась Индия.

Незамеченность, непродуманность нахождения Туркестана в российском геополитическом пространстве, его слабая демаркированность в нем и невыразительная рельефность ведут к тому, что он рассматривается только как геополитический коридор в Индию. Это, однако, и факт постепенной внутренней дифференциации российского геополитического пространства, российской сферы влияния; появления территорий с новыми геополитическими функциями. Структурирование вновь возникающего геополитического пространства Центральной Азии в его русской проекции, зачастую подсознательной или неосознанной, означает его быструю иерархизацию: Туркестан - геополитическая зона низшего порядка, Индия - стратегическая геополитическая цель высшего порядка, промежуточная территория среднего уровня - Афганистан. Но это также может быть и дополнительным признаком того, что в культурном, цивилизационном отношении Россия была отброшена уже в тот момент, когда она так легко внешне Среднюю Азию завоевала; почти одновременно этнокультурными сообществами последней была выработана защитная цивилизационная пленка, эпидерма, отделившая столь различные культуры и в то же время позволившая им сосуществовать.

Формирование границ. Различные общественно- исторические среды определяют специфику вновь формирующихся геополитических и государственных границ. В контексте рассматриваемого примера можно говорить условно о двух типах геополитических границ - европейском, западном и азиатском, восточном или центральноазиатском.

Еще в середине XIX в., рассматривая границы России и Хивинского ханства, отечественный географ и путешественник Н.А. Северцов выделял два рода границ в Средней Азии: "...постоянные границы оседлого населения, и подвижные, беспрестанно изменяющиеся - границы кочевых племен, платящих хану кибиточный сбор" ³¹ , тесно связанные с хозяйственными занятиями населения. Постоянные границы - это, по существу, внутренние границы более или менее постоянных ядер среднеазиатских государственных образований, территориально примерно совпадающих с крупными земледельческими оазисами. Кочевая периферия этих в европейском понимании полугосударств определяла неустойчивый, колеблющийся характер внешних границ, когда кочевые племена в зависимости от конкретных обстоятельств переходили в подданство того или иного среднеазиатского владетеля. Северцов отмечает подвижный характер границ Кокандского ханства с дикокаменными киргизами и Хивинского ханства с туркменами, заключая далее: "Иначе и не может быть при полнейшем отсутствии международного права в Средней Азии" ³² . В типологическом отношении выделенные Северцовым подвижные границы можно приравнять просто к пограничьям, или же представить их как своеобразные фронтиры оседлого населения, правда, весьма статичные и расплывчатые, в отличие от классического фронтира Северной Америки.

Граница России со среднеазиатскими государствами и кочевыми племенами представляла собой пересечение совершенно различных геополитических сред, причем в классическом европейском или западном понимании границы попросту не было, не существовало. Территория Средней Азии второй половины XIX в. - это очень неус-

стр. 48

тойчивая, текучая геополитическая среда, которая едва-едва стала приобретать какие-то качественные, чисто европейские характеристики прежде всего с вторжением русских войск. В этой ситуации потенциальные структуры возможных военных действий, военной стратегии и тактики в определенной степени могут выступать как индикатор наиболее тонких, прецизионных свойств и качеств исследуемой среды.

Доклад русского свитского генерала Борха Главному штабу сразу после завоевания Ахал-Текинского оазиса в Туркмении (1881) ясно показывает волновой характер геополитической среды Закаспийской области. Борх отмечает следующие узловые моменты военной стратегии и тактики в условиях Средней Азии: 1) важность любой одержанной военной победы; 2) действовать и бить противника лучше в поле, на открытой местности; 3) сделать главный упор на военный порядок и дисциплину в условиях численного превосходства противника ³³ . Эта среда крайне анизотропна, проницаема в любых направлениях, даже аморфна; характеризуется размытостью коммуникаций (слабое значение крепостей, важность высокой подвижности войск, необходимость их концентрации в крупные группировки и опасность их рассредоточения) ³⁴ , в целом все гео- или топографическое пространство выступает здесь потенциально коммуникативным.

Структурирование геополитического пространства. Такое структурирование прямо связано с выделением и демаркацией внутренних и внешних границ геополитического пространства. При этом вновь присоединенная территория - в нашем случае Средняя Азия, завоеванная русскими войсками, - выступает первоначально как его условная модель или макет, приобретая впоследствии вполне зримые черты и признаки реально функционирующего геополитического пространства.

Первоначальное выделение внутренних границ во многом имеет инерционный характер, наследуя старым политическим и культурным рубежам. Борх отмечает необходимость разделения Средней Азии (по его проекту - Среднеазиатского наместничества) на три генерал-губернаторства, границы которых очевидно коррелируют с границами Бухарского эмирата, Хивинского ханства и Туркмении ³⁵ . Генерал Куропаткин в своем докладе Главному штабу в 1887 г. уже в значительной степени преодолевает и осваивает эту инерцию, учитывая при проведении среднеазиатских границ факторы преимущественно геополитические и геокультурные. В этом отношении территория Средней Азии, по Куропаткину, достаточно четко делится на Туркестанский край и Закаспийскую область, при этом определяется и геополитическая специализация этих районов. Если Туркестанский край ориентирован главным образом как бы внутрь, на внутреннее освоение территории Бухарского эмирата и Хивинского ханства, то Закаспийская область имеет четко выраженный внешний вектор в сторону Персии (Ирана) и Афганистана - этим и должны определяться ее административные границы ³⁶ . Куропаткин фиксирует известное расхождение старых политических и этнографических границ в Средней Азии, предполагая устранить его в новом административном делении; тем самым фактически в среднеазиатское геополитическое и геокультурное пространство вносятся признаки, характерные черты, принципы членения европейских пространств Нового времени, во многом ориентированные на сближение, тождество этнографических, национальных и политических границ ³⁷ .

Геополитическое пространство, его структура находятся в прямой, непосредственной связи с геокультурным и геоэкономическим пространствами; проведение геополитических границ, структурирование геополитического пространства явным образом обнажает, демонстрирует эту связь. Столкновение собственно европейских и еще практически слабо проявленных в европейской или русской проекции среднеазиатских принципов членения геополитического пространства выявилось при определении значения крупных рек как возможных политических границ. В условиях Средней Азии, сильнейшей мозаичности геокультурного пространства и наглядной поляризации геоэкономического пространства реки - Сырдарья, Амударья, Зерав-

стр. 49

шан. Или, Теджен, Мургаб представляют собой мощные хозяйственно-географические и культурно-географические стержни или ядра больших территорий; но тем самым они не могут быть реальными внутренними геополитическими рубежами. Это соотношение было нарушено одновременным давлением на традиционное центральноазиатское геополитическое пространство с севера и с юга в течение XIX в. Российской и Британской империй; компрессия и частично даже уничтожение традиционного геополитического пространства привели к новому, как бы полуевропейскому или европейскому геополитическому структурированию территории, выявлению нового геополитического рельефа, в котором крупные реки - естественная привязка для возможных политических границ. Эта геополитическая коллизия была замечена и описана Куропаткиным, естественно, в традиционных для его времени терминах ³⁸ .

Переструктурирование геополитического пространства ведет, как правило, к своеобразному геоэкономическому переделу. Так, Куропаткин предвидел экономическую экспансию собственно Туркестана в Закаспийскую область, на левый берег Амударьи: "С замирением Туркменских степей на левый берег Аму-Дарьи явится наплыв из бухарских владений трудолюбивых и искусных землевладельцев, которые оживят некогда цветущие местности без нежелательных затрат на то денежных средств и сил русского населения и этим еще более свяжут полосу левого берега р. Аму-Дарьи с Туркестаном" ³⁹ . В свою очередь, модифицированное геоэкономическое пространство во многом определяет структуру нового геополитического пространства; в данном случае оно подчеркивает очевидно асимметричную биполярную структуру среднеазиатского геополитического пространства 1880-х годов - Закаспийская область выступает здесь как своеобразный довесок, нарост, периферия, в противоположность Туркестанскому краю как ядру этого пространства.

Проблема структурирования геополитических пространств связана с проблемой их выделения или образования, т.е. - генезиса. Выделение среднеазиатского геополитического пространства в исследуемый период связано с продвижением навстречу друг другу России и Великобритании, при этом обе державы долгое время не могли точно определить, по каким, условно говоря, геополитическим правилам им играть. Традиционный для западноевропейских держав азиатский геополитический имидж России как постоянно нарушающей международные договоры, трансформируется в условиях Средней Азии в европейский; здесь Великобритания ведет переговоры с Россией уже как бы с чисто европейской державой, соблюдающей все европейские правила игры на фоне малоизученного и ненадежного центральноазиатского геополитического субстрата. Происходит скачок России из одной геополитической системы координат в другую; Россия как Азия в Европе становится Европой в Азии; в данном случае геополитическая динамика прежде всего - это динамика геополитических или политико-географических образов.

Традиционный имидж России в Европе и его трансформация в условиях Центральной Азии получили отражение в интересных заметках английского офицера Риджвея, участвовавшего в афганском разграничении России и Великобритании. Проведение северной афганской границы на местности стало, в сущности, наложением европейской политической географии на локальный центральноазиатский контекст, сжатием геополитического пространства до выделения собственно политико-географического рельефа, который и мог быть в данном случае только или исключительно европейским. Выразителен в связи с этим пассаж чистого практика Риджвея, вынужденного манипулировать политико-географическими образами и бороться с привычными ему азиатскими ипостасями России: "Теперь я обращусь ко второму возражению, по которому "граница обозначенная столбами, водруженными в песок, есть картонная граница. Как может она удержать русских?" (...) Сущность здесь не в способах разграничения, а в том обещании, подтвержденном царским словом русского Императора, по которому граница будет уважаться. Существует, я это знаю, народное мнение, ...что Россия добровольно заключает договоры, чтобы затем иметь удовольствие нарушить их... что касается ее движения в

стр. 50

Средней Азии к Афганистану, я могу утверждать, что в этом случае она вне этого прискорбного обвинения. Движение ее было действительно неизбежно, до тех пор, пока она не столкнулась с другою сильною державою" ⁴⁰ .

Структурирование геополитического пространства принципиально меняет отношение к территории, региону и его границам. Определение северной афганской границы в 1870- 1880-х годах, границы сфер влияния двух крупнейших держав в Центральной Азии было, по существу, процессом создания, имплантации европейской границы на азиатской территории, фактически как бы на голом месте. Азиатская граница, таким образом, - следствие европейской границы, проекция ее идеального образа на политическую "tabula rasa" Центральной Азии, поскольку в условном азиатском геополитическом сознании этих границ просто нет; образ границы совершенно иной, и это происходит даже и прежде всего на уровне языка - слово "граница" на русском или английском языках в его полном традиционном смысловом объеме, видимо, непереводимо на туркменский, узбекский, хазарейский или пушту. Создание настоящей европейской границы становилось ключевым вопросом обустройства нового или новых геополитических пространств: "Вопрос заключался не в сохранении нами неприкосновенности территории эмира (афганского. - Д.З .) (эта ответственность была уже взята), но правительству ее величества предстояло разрешить вопрос, берется ли эта ответственность за Афганистан, граница которого неизвестна и спорна, или за Афганистан, граница коего определена и принята Россиею в силу формального международного обязательства" ⁴¹ .

Афганское разграничение, очевидно, было одним из первых прецедентов целенаправленного структурирования локальных или региональных геополитических пространств в глобальном контексте, новая локальная геополитическая граница уже изначально, как бы по праву рождения, вовлечена или существует в более широком геополитическом пространстве. Афганская граница - классический пример ярко, наглядно анаморфированного геополитического пространства; важный элемент, вплоть до настоящего времени прежде всего европейского, а сейчас и трансатлантического и транстихоокеанского геополитических пространств. "Но, будут утверждать, - такое проведение границы дает возможность России объявить нам во всякую минуту войну. Согласен. Но, с другой стороны, надо заметить, что Россия не нарушит границы, пока она не будет готова к войне и, очевидно, не в одной только Средней Азии, но и во всех частях света. (...) ...если по другим каким-либо причинам вспыхнет война, весьма вероятно, что тогда Россия перейдет афганскую границу, если в этом движении будет видеть удобную диверсию и военные успехи. Другими словами, война в Европе может быть причиною нарушения афганской границы, но не наоборот" ⁴² . В более широком контексте детальную связь циклов европейской и азиатской геополитической активности России выявил В.Л. Цымбурский ⁴³ , при этом все наиболее важные составляющие действий России в Азии и на Востоке выступают прежде всего как динамические элементы европейского геополитического пространства.

Структурирование нового геополитического пространства или переструктурирование старых, традиционных ведет к интенсивным процессам их компрессии и декомпрессии, при этом они становятся особенно сложными при взаимодействии геополитических пространств принципиально различных типов, как бы игнорирующих первоначально друг друга. В ходе афганского разграничения 1873-1885 гг. пограничные споры имели чисто европейскую подоплеку, что хорошо было подмечено Риджвеем: "Мы домогались для афганцев земель, кои никогда ими не были обитаемы и заняты и издавна принадлежавших пендждинским туркменам, основывая эти требования на букве лондонского протокола 1885 г.; Россия же, со своей стороны, настаивала на отводе для Бухары земель по Амударье, издавна принадлежавших Афганистану, опирая свои притязания на соглашение 1873 года" ⁴⁴ .

стр. 51

Общие принципы организации геополитических пространств условно европейского типа требовали известной генерализации более частных местных культурно- географических границ, тогда как традиционное пространство условно азиатского или центральноазиатского типа весьма архаично и живет во многом по законам тождества географических границ различного порядка. В случае афганского разграничения симметрия русских и английских территориальных притязаний дополнялась асимметрией геополитических субъектов - Россия прямо представляла интересы Бухарского эмирата, тогда как Афганистан выступал официально как равноправный и прямой партнер по переговорам, хотя все политические решения принимались, естественно, Россией и Великобританией.

Геополитическая ситуация в Туркмении в 1880- х годах. Проникновение в Закаспийскую область, или Туркмению, стало апогеем и одновременно практически завершающей точкой русского продвижения в Среднюю Азию в течение всего XIX в. Захват Туркмении был результатом, равнодействующей двух направлений русской экспансии - с запада (северо-запада) и востока (северо-востока). Фактически оказалось возможным выделить два пространственно-временных круга поступательного движения России вглубь Средней Азии: первый - в 1860-х годах, когда в бассейне Сырдарьи сомкнулись оренбургская и западносибирская линии, второй - в 1880-х годах, когда войска Кавказского военного округа при захвате Туркмении соприкоснулись с территорией, уже занятой русскими войсками, двигавшимися из Туркестана ⁴⁵ .

Даже русское название Туркмении - Закаспийская область - указывало на ее принадлежность в сфере российских геополитических интересов к сектору Закавказья. Подобное геополитическое смещение на запад. Каспийское море как естественная преграда, чисто военные способы российского управления Закавказьем вели к известной усложненности, извилистости и малой эффективности узковедомственных военных коммуникаций из центра через Закавказье в Закаспийскую область и обратно. Так, подробные сведения о ситуации в Туркмении и о взятии Мерва доходили до русского правительства скорее путем частной переписки, нежели через военное министерство ⁴⁶ .

Закаспийская область была маргинальной областью, периферией в сфере геополитических интересов русского правительства, как бы даже тормозившего ее завоевание, грозившее прямым столкновением с Англией и переделом всех старых геополитических границ в Центральной Азии. Ситуация осложнялась возникновением проблемы формирования, по существу, глобальных или фронтальных геополитических границ, пересекавших всю Азию, частью которой и была проблема центральноазиатских границ ⁴⁷ . Чисто военное руководство русским продвижением в Средней Азии, управление военным министерством вновь присоединенными территориями служило своеобразным амортизатором, геополитической прокладкой, позволявшей российскому МИДу получать некоторую передышку, время для обоснования либо своих собственных политических промедлений, либо, наоборот, быстрых военных, не подготовленных соответствующими шагами в сфере международной дипломатии, действий и захватов.

Продвигаясь в Туркмению, Россия нарушала и чисто местные, региональные сферы геополитических интересов. Так, значительная часть Туркмении была, в сущности, иранским (персидским) фронтиром, большой культурно-географической границей иранского и тюркоязычного (туранского) миров, местом постоянной борьбы оседлой, но ослабевшей Персии с набегами полукочевых туркменских племен. Еще на заре своей карьеры (1879) полковник Генерального штаба Куропаткин писал российскому военному министру Милютину: "Наше движение в Туркменские степи выгодно для Персии и эти выгоды должны быть сознаны персидским правительством. Поэтому при наших военных операциях, по- видимому, лучше отказаться от занятия напр. верховьев Атрека, чем дать повод Персии отнестись враждебно к нашему движению вглубь Туркменских степей" ⁴⁸

стр. 52

Ландшафт и среда. В отличие от других частей Средней Азии, где местные государственные образования все-таки имели некоторые устойчивые оседло- земледельческие ядра своих территорий, при вторжении в Туркмению русские столкнулись не просто с неустойчивостью и текучестью местной геополитической среды, а с буквальной текучестью, непостоянством самого ландшафта и среды обитания, непосредственной топоосновы местности.

Для Туркмении была характерна оазисная система расселения, но и сама территория оазиса, как правило, представляла собой зыбкую и неустойчивую картину: "Все это население разбросано по всей территории оазиса мелкими аулами, или оба, весьма редко достигающими до 200- 300 кибиток. Оба на окраинах оазиса представляет только тесно скученную, подобно пчелиным ульям группу закопченных кибиток без всяких построек. Перечислить эти оба весьма трудно, а нанести их на карту было бы даже бессмысленно, так как, в зависимости от времени года и многих других причин, весьма часто меняются как место их расположения, так и количество кибиток. Точно также непостоянны и названия этих аулов, которые даются преимущественно по именам старшин или одного из влиятельных людей" ⁴⁹ . Ландшафт Туркмении оказывается текучим, как и то, что скрепляет, создает его, - вода, орошение, искусственные каналы.

Именно распределение воды, размещение ирригационных систем определяли в целом хозяйственную, экономическую географию страны, но это же определяло и ее политическую географию (административные единицы создавались по каналам), управление (наряды и сборы шли также по каналам) и социальную стратификацию общества, в котором количество воды было мерой богатства и отличия. Наконец, и сам этот способ пользования водой позволял более или менее точно определять количество населения ⁵⁰ . С этой зыбкостью, неустойчивостью ландшафта, его чисто материальной хрупкостью связаны и своеобразные критерии, признаки решительной военной победы в местных условиях: "...здесь в Азии, риск в деле военном гораздо менее оправдывается, чем на европейском театре действий. Азия всегда по-своему понимала победу и поражение; с победой должен быть непременно связан материальный ущерб для противника; здесь нужно действовать наверняка и окончательно доконать после успеха, а эти два условия исключают торопливость в период подготовительный" ⁵¹ . Непрочный ландшафт, разреженная среда обитания ведут к известной геополитической аморфности действий, приоритету в них военной составляющей, принципиально иной структуре самих военных действий.

Структура азиатской границы. Продвижение России в Туркмению привело к своеобразному оплотнению, отвердеванию, уточнению туркмено-иранской границы, что заставляет внимательнее присмотреться к структуре этой границы, по-видимому, одной из типичных в Азии. Под азиатской границей здесь понимается сравнительно большая барьерная территория, полоса между различными государствами или полугосударственными образованиями, политический режим существования которой, хотя и может быть оформлен де-юре соответствующими политическими соглашениями, однако де-факто представляет собой переплетение разнородных, осколочных местных и региональных властных структур. Буферность такой территории несомненна, но ее специфика именно в своеобразной геополитической неупорядоченности, внешней хаотичности; это спрессованная, но достаточно аморфная, с точки зрения условного европейского наблюдателя, геополитическая чересполосица.

К началу 1880-х годов туркмено-персидская граница представляла собой политически слабо оформленную полосу, на которой локальная и фрагментарная экспансия туркменских племен с целью захвата рабов, скота и новых земель, обеспеченных водой, приблизительно уравновешивалась крупными военными силами персидского правительства, способными, впрочем,

стр. 53

гарантировать лишь существовавший статус-кво и периодическую выплату рядом пограничных туркменских племен податей ⁵² . Серии взаимных грабежей и набегов фиксировали условные, колеблющиеся границы этой полосы. Разреженная, аморфная граница, к типу которой можно отнести выделяемый здесь подтип азиатской границы, характеризуется, как правило, крайней неоднородностью военно- и политико-географического пространства, ее организующего, и одновременно сильной его поляризованностью, нестабильной и как бы плавающей в зависимости от конкретной локальной или региональной геополитической ситуации. Так, пограничное персидское укрепление Серакс (Серахс) было типичным фронтирным островом на территории, практически не контролируемой персидскими пограничными отрядами, хотя и входящей формально в состав персидской провинции. "Серакс весьма обширное укрепление, занятое одним баталионом (около 700 человек) персидской пехоты; поля и огороды расположены внутри стен. Окрестности Серакса постоянно составляли место подвигов мервских текинцев и персы не смеют показываться из укрепления, комендант при своих поездках за 5-6 верст берет с собою конвой не менее как из 50 всадников. (...) Конечно, текинцы никогда не пробовали брать Серакс; впрочем, это незачем и делать, гарнизон укрепления нисколько для них не опасен; он никогда не решится выйти на помощь каравану, который будут грабить в самом близком расстоянии от стен" ⁵³ .

Само понятие азиатской границы предполагает нечеткость, расплывчатость ее контуров и очертаний; о структуре такой границы можно говорить лишь относительно, учитывая ее, как правило, значительные территориальные размеры и в то же время непрочность, текучесть ее основных геополитических параметров. В пространственно-временном отношении это территория пульсирующая, пронизываемая периодически маршрутами набегов пограничных племен, которые ведут к кратковременному расширению самой границы и к как бы моментальному ее внутреннему переструктурированию: "По всей дороге из Серакса до Шадиче нет ни одного селения; везде следы разрушенного орошения, брошенных полей, мельниц, систерн, но никто здесь не смеет жить: текинцы для своих набегов внутрь Персии обыкновенно выбирали эту дорогу и заходили по ней часто за Мешхед. На вершинах самых неприступных гор видны развалины башен, служивших для наблюдения за шайками текинцев, которые могли бы пробираться по боковым долинам к Мешхеду" ⁵⁴ . В самом общем виде каркасом, остовом границы являются прежде всего приблизительные направления кочевых набегов и нападений и сопутствующие им, притягиваемые ими крупные пограничные укрепления и система наблюдательных пунктов. Сама расселенческая и хозяйственная ткань этой территории выступает здесь элементом 2-го порядка, непрочным и часто распадающимся; разрывы этой ткани и формируют структуру азиатской границы.

Существование азиатской границы тесно связано с конкретной геополитической ситуацией, поле которой и определяет ее специфику и параметры. Оплотнение политико- географической границы ведет к постепенному исчезновению ее азиатских составляющих; сам образ такой границы перестает быть эффективным для объяснения локальной или региональной геополитической ситуации; более того, политико-географическая граница становится в известной степени достаточно автономной - геополитическая ситуация уже не является решающим фактором ее функционирования.

Продвижение русских войск в Туркмении и присоединение Туркмении к России привело к своеобразному эффекту геополитической мультипликации на персидско- туркменской границе. Запрещение русскими военными властями аламанов (набегов), несмотря на невозможность жестко контролировать это указание, тем не менее повлекло за собой переструктурирование персидско-туркменской границы еще до появления там русских военных отрядов, естественное отмирание азиатской границы и ее основных структурообразующих компонентов, включая сеть наблюдения за маршрутами набегов: "В последнее время это наблюдение за дорогою прекратилось, так

стр. 54

как разбои уменьшились, особенно заметно после взятия Геок-Тепе. "Русский ИМПЕРАТОР запретил грабить персов", - объясняют жители"" ⁵⁵ . Очевидная убедительность чисто военных аргументов в традиционных для Центральной Азии геополитических условиях, в данном случае со стороны русских, привела к необычной до того законопослушности основных туркменских племен; особенности кочевого менталитета, если о таковом можно говорить, ускорили парадоксальным образом размывание типичной азиатской границы и формирование политико-географической границы, приближенной внешне по своим основным параметрам к европейской.

Азиатская граница - геополитическое образование, система, структура которой во многом определяется естественными географическими рубежами и преградами. Тип европейской, жестко структурированной и в известной степени абстрагированной от конкретной территории, границы предполагает уже некоторое дистанцирование и в то же время прямой учет физико-географических реалий, которые просто встраиваются в уже установившийся в своих главных чертах геополитический баланс. Азиатская граница живет естественными географическими рубежами; условная европейская граница их учитывает, или, при их отсутствии, вынуждена быстро и четко фиксировать этот факт. Обнаружение в 1881 г. русским путешественником, инженером и впоследствии известным дипломатом П.М. Лессаром отсутствия естественной географической преграды между Туркменией и северо-западной окраиной Афганистана со стратегически важным городом Гератом (ранее считалось, что их разделяет снеговой хребет Парапамиз) ускорило проведение переговоров между Великобританией и Россией о точной северной границе Афганистана, которая тем не менее была, конечно, ориентирована изначально на известные физико-географические - оро- и гидрографические - рубежи ⁵⁶ .

Присоединение Мерва. Военно-политическая и дипломатическая борьба за Мерв между Великобританией, Россией и Персией в 1870-1880-х годах определило его как болевую геополитическую точку или даже узел Центральной Азии. Взятие русскими войсками Геок-Тепе привело к нарушению геополитического равновесия в Центральной Азии и к появлению своеобразного самосознания самих мервцев; один из них, Майли-хан даже сравнил Мерв с девушкой, руки которой ищут 5-6 соискателей, а "за кого выйдет невеста, неизвестно" ⁵⁷ .

Действия Великобритании в этой ситуации были более четкими как в силу естественной обеспокоенности продвижением русских войск афганского эмира, вазир которого Сеид Hyp Мухаммед Шах-хан еще в 1873 г. заявил, что "граница Афганистана является в действительности границей Индии. Интересы Афганистана и Англии полностью совпадают" ⁵⁸ , так и из-за опасения, что оккупация Мерва русскими станет началом наступления на Герат. Один из британских политиков той эпохи, герцог Аргайль, образно назвал серию политических и военных акций Великобритании, связанных с проблемой Мерва, "нервозностью" ⁵⁹ . Великобритания, чьи войска были более удалены от непосредственного театра геополитических действий, чем русские или же персидские, сумела тем не менее четко сформулировать свои интересы в этой точке и отождествить их с интересами одного из активных участников конфликта, - Афганистана.

Позиция же России, которая хотя и имела определенного конфидента и удобного посредника в переговорах с мервцами - Хивинское ханство, а также довольно эффективно нейтрализовало локальные геополитические интересы Персии, была гораздо более расплывчатой, более туманной. Нечеткость этой позиции была связана с известными расхождениями по мервскому вопросу между Министерством иностранных дел и штабом Кавказской армии, слабая координация военных и дипломатических действий, более того, их разнонаправленность, а также слабая информированность российского МИДа о конкретном состоянии дел в Туркмении вели к рваному, непредсказуемому ритму действий России ⁶⁰ . Россия пыталась придать своей экспансии в Туркмении буферный характер - в феврале 1883 г. правителем Мервского

стр. 55

оазиса с помощью России стал хивинский чиновник Бабаджан- бек, однако его правление привело лишь к усилению "среди части туркменских старшин проанглийской ориентации" ⁶¹ . Геополитическая ситуация в Центральной Азии в 1880-х годах была явно асимметричной: Великобритания имела мощный буфер - Афганистан, тогда как Россия, быстро поглощая государственные и полугосударственные образования Средней Азии, вынуждена была выступать каждый раз как бы от своего лица; Хивинское ханство и Бухарский эмират, не уничтоженные ею окончательно, не могли играть сколько-нибудь самостоятельной, хотя бы внешне, роли.

Присоединение Мерва (1884) решило судьбу всей Туркмении. Сразу после этого освоение Россией Туркмении пошло достаточно быстро: уже с 1884 г. начальство Закаспийской области имело фактическую самостоятельность; Закаспийская железная дорога, классический инструмент западной геополитики конца XIX - начала XX в., уже в 1886 г. дошла до Мерва, а в 1888 г. - до Самарканда. "...Мары (Мерв), казавшийся для европейцев каким-то недоступным и загадочным городом, затаившимся среди пустыни и горных областей, уже на второй год после его присоединения к России был соединен железнодорожной магистралью с остальным миром", - пишет М.Н. Тихомиров ⁶² .

Закаспийская область, как уже отмечалось, была фактически эксклавом российского Закавказья в Средней Азии; сам Кавказ был, очевидно, мощной колонизационной базой по отношению к Туркмении; он также сыграл роль своеобразной геокультурной буферной зоны между собственно Россией и классической Центральной Азией. В русских войсках в Туркмении было много представителей кавказских народов, а один из них, аварец Алиханов, был активным участником основных событий присоединения Туркмении к России. Геополитическая специализация Закаспийской области в пределах российской сферы влияния в Центральной Азии определилась достаточно быстро - это был по преимуществу персидский (иранский) буфер, причем точная демаркация границ России, Персии и Афганистана по европейским канонам не мешала ежегодным дипломатическим осложнениям в связи с перекочевками туркмен-иомутов с российской территории на персидскую и обратно ⁶³ . Начальник Закаспийской области имел поэтому повышенный управленческий статус, беря на себя исполнение не только военных и гражданских элементов управления, но и ряда дипломатических функций в сношениях с Персией и Афганистаном.

По всей видимости, истинное значение причудливого переплетения и взаимодействия столь различных культур и цивилизаций в Туркмении так и не было осознано российской администрацией, хотя бы в геополитических аспектах; возникновение административно-политических казусов продолжалось до конца XIX в. Самый яркий из них, характерный индикатор слабой и неадекватной освоенности территории - определение возраста замужества туркменских девушек-мусульманок Святейшим Синодом в Санкт- Петербурге, который при этом, скорее, ориентировался на законы шариата и адата; этим делом непосредственно занимался начальник Закаспийской области ⁶⁴ .

Исторические особенности российского геополитического и геокультурного пространства. Это пространство к концу XIX в. приобрело те качественные параметры, которые и до настоящего времени определяют его динамику. Огромные размеры территории Российской империи, с одной стороны, вели к своеобразной разжиженности, разреженности ее пространства, а с другой - способствовали его как бы военной, резко поляризованной структуре: "Фактически Россия уподоблялась армии, ведущей боевые действия на растянутых коммуникациях, на сильно удаленных от своих границ территориях" ⁶⁵ . Хорошо известный и без конца упоминаемый факт - за 400 лет, с XVI по начало XX в. территория России увеличилась в 36 раз - следует интерпретировать и с позиций геополитических и геокультурных качеств этого пространства.

стр. 56

Историк-востоковед А.Н. Мещеряков относит российскую культуру к "дальнозорким", экстравертным, активным по отношению к внешнему пространству, в отличие, например, от японской - "близорукой", интровертной, осваивающей прежде всего ближнее, "околотелесное" пространство ⁶⁶ . Очевидно, что такое определение российской культуры означает ее оригинальные качественные параметры. С нашей точки зрения, российское геополитическое и геокультурное пространство - в том виде, в котором оно функционирует примерно последние 100 лет - обладает слабой информационной и коммуникационной инфраструктурой; примеры Крымской, Восточной, русско-японской войн, афганского и чеченского конфликтов говорят о хронической неструктурированности, известной аморфности российского геокультурного и геополитического пространства; работает как бы дальнее пространство, выступающее главной целью, а ближнее пространство, ядерное, призванное обеспечивать эффективные коммуникации, как правило, проваливается. Инверсия ядра и периферии, их известный разрыв и слабая связанность - качественные характеристики этого пространства.

Психофизиология зрения предполагает наличие различных координат для разных цветовых пространств, при этом различные системы координат могут быть неэквивалентными: "...то, что видно в одних координатах, незаметно в других" ⁶⁷ . "Наблюдатель воспринимает цвет в собственном цветовом пространстве, которое возникает на уровне горизонтальных клеток сетчатки" ⁶⁸ . Автономия, определенная устойчивость российского геополитического и геокультурного пространства зиждится в большой мере на его географических масштабах, но не определяется только ими; его можно обозначить как "собственное цветовое пространство наблюдателя". Роль внешних геополитических и геокультурных границ для российского пространства крайне важна - по существу, их динамика и определяет в значительной мере внутренние геополитические и геокультурные процессы; пограничные ситуации оказывают решающее влияние на динамику геополитического и геокультурного ядра. Экстравертная российская культура обладает инверсионным геокультурным пространством.

В перспективе эта точка зрения должна быть подкреплена своеобразной иерархией интерпретаций, по аналогии со структурой моделей константного зрительного восприятия: "...в мета-константных условиях, когда наблюдаемая сцена включает в себя неким фрагментом репродукцию сторонней (виртуальной - для реальной) сцены, со своими обстоятельствами освещения... (...). Они выявляют ...пластичность зрительной системы, ...ее мобильную готовность иметь иерархию интерпретаций, опираясь на иерархически упорядоченную карту разбиения поля зрения на области независимого пространственного и цветного представления" ⁶⁹ .

Таким образом, можно, по-видимому, говорить, применительно к исследуемой проблеме, о формировании своеобразных, уникальных геополитических и колонизационных паттернов, следов, образующих области независимых пространственных представлений, сегментирующих общую картину, и позволяющих нарабатывать механизмы смены альтернативных процедур интерпретации ⁷⁰ . И, наконец, принципиально важно декларировать научную автономию этих процедур, вне прямой зависимости от политической и культурной атмосферы эпохи, что хорошо коррелируется по аналогии с "откатом зоны важности" в процессах зрительной обработки с фундаментальной поправкой на цвет в область сервисных процедур сегментации ⁷¹ .

Вместо послесловия. Территориально- политическая фрагментация "сердцевины" Евро-Азиатского континента (каковой на протяжении веков служило пространство Российской империи и СССР) и последовавший сдвиг в международных отношениях породили новую волну научного и общественного интереса к геополитическим трактовкам истории. В науке, однако, этот интерес в целом не вышел за рамки моды. Одной из причин тому остается традиционно поверхностное отношение гуманитария к фактам географии - физической, экономической, стратеги-

стр. 57

ческой. Статью Д.Н. Замятина в этом смысле я рассматриваю как добрый знак перемен. Она, если можно так сказать, "разворачивает" гуманитарное сознание лицом к серьезному географическому материалу. Автор напоминает ту очевиднейшую, но забытую истину, что исторический процесс протекает не в пространстве идеологических символов, а на территориях земного шара, что ресурсы, центры силы, коммуникации, а также народы, цивилизации, культуры существуют не иначе, как в географической определенности.

Описывая продвижение русских в последней трети XIX в. в Западный Туркестан и Закаспийскую область (в "Среднюю Азию"), Д.Н. Замятин касается двух проблем, актуальность которых велика и всестороннее обсуждение которых, несомненно, назрело.

Одна из проблем - история формирования понятия "Средней Азии" и, соответственно, представлений о границах "среднеазиатского" района. Длящаяся третье десятилетие война за Афганистан дает серьезный повод заново рассмотреть те основания, которые побудили А.Е. Снесарева, опиравшегося на труды Дж. Керзона, очертить "Среднюю Азию" ("Средний Восток") как совокупность территорий Русского Туркестана, Хивы, Бухары, Тибета, Кашгарии, Памира, Афганистана, Восточной Персии и Британской Индии. И вторая проблема в связи с первой, - это ответ на вопрос, в какой степени продвижение русских в Среднюю Азию было стратегически цельным и исторически оправданным "ответом" на "вызов" британского экспансионизма в то время, когда Англия, используя превосходство на морях, силой оружия "открывала" один за другим рынки Японии, Китая, Сиама, Бирмы, Персии.

В.И. МАКСИМЕНКО

ПРИМЕЧАНИЯ

' См., например: Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Глав. ред. восточной литературы изд-ва "Наука", 1983; Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991; Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1-2. М.: Мысль, 1993-1998; Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона (X-XI вв.). Результаты взаимодействия культур. М.: Наука. Изд. фирма "Восточная литература", 1994; Семенов С. Ибероамериканская и восточно- европейская общности как пограничные культуры // Общественные науки и современность. 1994. N 2. С. 159-170; Цивилизации и культуры. Научный альманах. Отв. ред. Б.С. Ерасов. Вып. 1-3. М.: Ин-т востоковедения, 1994-1996; Померанц Г. Выход из транса. М.: "Юрист", 1995. С. 205- 239; Подорога В.А. Выражение и смысл. Ландшафтные мифы философии. М.: Admarginem, 1995. Лихачев Д.С. Два типа границ между культурами//Русская литература. 1995. N 3. С. 4-6; Баак, ван Й. О границах русской культуры //Там же. С. 12-20; Журавлев О.В . О понятии пограничной этнической идеологии //Там же. С. 73-80; Гиндин Л.А.. Цымбурский В.Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М.: Наука. Изд. фирма "Восточная литература", 1996; Мело А. Трансокеанский экспресс//Художественный журнал. 1997. N 16. С. 9-13; Королев С.А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М.: ИФ РАН, 1997; Лурье С.В. Историческая этнология. М.: Аспект Пресс, 1997; Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М.: Изд-во "Языки русской культуры", 1998; Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия / Сост., ред. и вступ. ст. Б.С. Ерасо-ва. М.: Аспект Пресс, 1998; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999; Исаева М.В. Представления о мире и государстве в Китае в III-IV веках н.э. (по данным "нормативных историописаний"). М.: Ин-т востоковедения РАН, 2000; Anon. Slavs and Turks: The borderlands of Islam in Europe. L.: The Leisure Hour Office, 1876; Cvijic J. The eones of civilization of the Balkan Peninsula // Geographical Review. 1918. 5(6). P. 470^482; Prescott J.R.V. The geography of frontiers and boundaries. L.: Hutchnson, 1965; Said E.W. Orientalism (revised 1978 ed). Harmondswoith: Penguin, 1985; Peckham R.S. Between east and west: the border writing of Yeoryios Vizyinos//Ecumene. 1996. 3(2). P. 167- 187.; Liewellyn Smith М. Ionian vision: Greece in Asia Minor, 1919-1922 (revised 1973 ed.). L.: Hurst, 1998 и др.

² См., например: Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 1-2. М. - Л., 1913-1941; Яковлев А. Засечная черта Московского государства в XVII в. М., 1916; Загоровский

стр. 58

В.П. Белгородская черта. Воронеж, 1969; Бескровный Л., Тихвинский С., Хвостов В. К истории формирования русско-китайской границы // Международная жизнь. 1972. N 6; Формирование границы между Россией и цинским Китаем. М., 1974; Каргалов В.В. На степной границе. М., 1974; Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж, 1980; Мизис Ю.А. Из истории Тамбовской черты XVII века // Воронежский край на южных рубежах России (XVII-XVIII вв.). Воронеж, 1981; он же. Географические контуры Тамбовской черты в XVII веке // Проблемы исторической географии России. Вып. 1. М., 1982; Беспрозванных Е.Л. Приамурье в русско-китайских отношениях. М.: Наука, Глав. ред. восточной литературы, 1983; Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. М., 1984; Загоровский В.П. Общий очерк истории заселения и хозяйственного освоения южных окраин России в эпоху зрелого феодализма (XV[ - начало XVIII века) // История заселения и хозяйственного освоения Воронежского края в эпоху феодализма. Воронеж, 1987; Есида К. О восточном участке китайско-русской границы по Нерчинскому договору (спец. выпуск ИНИОН). М., 1990; Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж, 1991; Дьякова Н.А. Россия - Латвия - Эстония: История и сегодняшняя реальность // США: Экономика. Политика. Идеология. 1995. N 1.С. 47-57; она же. Территория Литвы в ретроспективе российско-литовских отношений // Там же. 1994. N 11. С. 77-89; Дьякова Н.А., Чепелкин М.А. Границы России в XVII-XX веках. Исторический очерк. Приложение к "Истории России". М.: Центр военно- стратегических и военно-технологических исследований Института США и Канады РАН, изд-во "Шик", РИЦ "САМПО", 1995; Воскресенский А.Д. Дипломатическая история русско-китайского Санкт-Петербургского договора 1881 года. М.: "Памятники исторической мысли", 1995; Шевардин В.Н. Границы Германии в ее истории (рец.) // Вопросы истории. 1995. N 4. С. 169-170; Савченко В.Н. Восточнославянско-польское пограничье. 1918-1921 гг. Этносоциальная ситуация и государственное политическое размежевание/Отв. ред. И.И. Костюшко. М., 1995; Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь. Административная политика в первой половине XIX в. Омск: Омск. ун-т, 1995; он же. Самодержавие и Сибирь. Административная политика второй половины XIX - начала XX веков. Омск: Омск. ун-т, 1997; Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. М.: Изд-во Москв. ун-та, 1996; Арунова М.Р., Шумилов О.М. Очерки истории формирования государственных границ между Россией, СССР и Афганистаном. М.: Институт востоковедения РАН, 1994; они же. Граница России с Афганистаном (исторический очерк). М.: Институт востоковедения РАН, 1998; Кулагина Л.М., Дунаева Е.В. Граница России с Ираном (история формирования). М.: Институт востоковедения РАН, 1998; Орешкова С.Ф., Ульченко Н.Ю. Россия и Турция (проблемы формирования границ). М.: Институт востоковедения РАН, 1999; Яковенко И.Г. Российское государство: национальные интересы, границы, перспективы. Новосибирск: "Сибирский хронограф", 1999; Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.) В 2-х тт. Т. 1. Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. С. 51-53; Миттерауэр М. Исторические структурные границы в Восточной Европе // НГ - Сценарии. 1999. N 2. С. 6; Laserson M.M. The Curzon line. A History and Critical Analysis. N.Y., 1944; Bill V.T. The Circular Frontier of Muscovy // Russian Review. 1950. 9/1. P. 45-52; Summer В.Н. The Frontier //Survey of Russian History. Ch. 1. L., 1961.P. 1-46; Sahlins P. Boundaries: The making of France and Spain in the Pyrenees. Berkeley: University of California Press, 1989; Deutschland Grenzen in der Geschicthe. Munchen: Verlag C.H. Beck, 1993 и др.

³ См., например. Афганское разграничение. Переговоры между Россией и Великобританией 1872-1885 гг. СПб., 1886; Рейснер И. Англо-русская конвенция 1907 г. и раздел Афганистана // Красный архив. Т. 3(10). М. -Л.: Гос. изд., 1925. С. 57-69; Клименко Б.М. Государственная территория. Вопросы теории и практика международного права. М., 1974; Прохоренко И. Понятие границы в современной геополитике // Геополитика: теория и практика. М., 1993. С. 76-101; Цымбурский В.Л. Остров Россия (Перспективы российской геополитики) // Политические исследования. 1993. N 5; Лурье С., Казарян Л. Принципы организации геополитического пространства // Общественные науки и современность. 1994. N 4. С. 85-97; Кром M.M. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. М.: "Археографический центр", 1995; Ларсен Ст.У. Моделирование Европы в логике Роккана // Политические исследования. 1995. N 1. С. 39-58; Ильин М.В. Проблемы формирования "острова Россия" и контуры его внутренней геополитики // Вестник МГУ. Серия 12. Политические науки. 1995. N 1; Спорные границы на Кавказе. М.: Весь мир, 1996; Ильин М.В. Геохронополитика - соединение времен и пространств // Вестник Моск. ун-та. Серия 12. Политические науки. 1997. N 2. С. 28-44; Янин В Л. Новгород и Литва: пограничные ситуации XIII-XV веков. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998; Бассалыго Л.А., Янин ВЛ. Историко-географический обзор новгородско-литовской границы // Там же. С. 104-213; Pyпасов А.И. Советско- финляндская граница. 1918-1938 гг. СПб.: Европейский Дом, 2000; Доленко Д.В. Политика и территория. Основы политического регионоведения. Саранск: Изд-во Мордовск. ун- та, 2000;

стр. 59

Многомерные границы Центральной Азии / Под ред. М.Б. Олкотт и А. Малашенко. М.: Гендальф, 2000; Ratzel F. The territorial growth of states // Scottish Geographical Magazine. 1896. 12. P. 351-361; Hodlich Т. The use of practical geography illustrated by recent frontier operations // Geographical Journal. 1899. 13(5). P. 465-480; Curzon de Keddleston. Lord. Frontiers, The Roman Lecture. Oxford, 1907; Holdich T. Political Frontiers and Boundary Making. L., 1916: Adami V. National Frontiers in Relation to International Law/Tranc. by T.T. Behrens. L., 1927; Lapradelle P. de. La frontiere: etude de droit international. P., 1928; Ancel J. Les frontiers. P., 1938; Boggs W. International Boundaries: A Study of Boundary Functions and Problems. N.Y., 1940: Jones S. Boundary-Making; A Handbook for Statesman, Treaty Editors, and Boundary Commissioners. Wash., 1943; Douglas Jackson W.A. The Russian -Chinese Borderlands: Zone of Peaceful Contacts or Potential Conflict? Princeton, 1962; Tai Sung An. The Sino-Soviet Territorial Dispute. Philadelphia, 1973: Bassin М. Imperialism and the nation state in Friedrich Ratzel's Political Geography // Progress in Human Geography, 1987. 1 I. P. 473-495; Border and Territorial Disputes, 3-rd Ed, L.: Longman Current Affairs, 1992 и др.

⁴ См., например: Жан К... Савана П. Гсоэкономика. Господство экономического пространства. М.: Ad marginem, 1997; Неклесса А.И. Постсовременный мир в новой системе координат // Восток. 1997. N 2; он же. Конец эпохи Большого Модерна. М.: Институт экономических стратегий, 1999; Кочетов Э.Г. Геоэкономика (Освоение мирового экономическою пространства). М.: Изд-во БЕК, 1999 и др.

⁵ См., например: Венюков МИ. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. Ч. 1. СПб., 1877; Семенов-Тян-Шанский П.П. Значение России в колонизационном движении европейских народов // Изв. РГО. 1892. Т. XXVIII. С. 349-369; Семенов-Тян-Шанский. Район и страна. М. - Л.: ГИЗ, 1928: Карханин М.В. Лекции по военной географии СССР и сопредельных стран. Вып. 1. Общий обзор границ СССР. Париж. 1931; Покшишевский В.В. Заселение Сибири. Иркутск, 1951; Арманд Д.Л. Происхождение и типы природных границ // Изв. ВГО. 1955. N 3: Смирнов A.M. Общегеографические понятия //Теоретическая география. Вопросы географии. Сб. 88. М.: Мысль, 1971: Муравьев А.В., Самаркин В.В. Историческая география эпохи феодализма. М., 1973; Арманд А.Д. Теория поля и проблема выделения геосистем // Количественные методы изучения природы. Вопросы географии. Сб. 98. М.: Мысль, 1975; Самаркин В.В. Историческая география Западной Европы в Средние века. М.. 1976; Шувалов В.Е. К понятию географической границы // Третий Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Одесса. 1977. Киев. 1977; Хаггет П. География: синтез современных знаний. М.: Прогресс, 1979; Колчев А.Н.. Смирнягин Л.В. Экономическо-географическое значение административных границ США // Вопросы экономической и политической географии зарубежных стран. Вып. 3. М.: МГУ - ИЛА АН СССР, 1980. С. 318-336; Географические границы. М.: Изд-во МГУ. 1982: Шувалов В.Е. Географическая граница как фактор районообразования // Там же. С. 33-38; Полян П.М. Географические границы и линейные предпосылки формирования опорного каркаса расселения (на примере Кавказского региона) //Там же. С. 80-87; Колосов В.А. Политическая география. Л.: Наука, 1988; Историческая география Черноземного центра России (дооктябрьский период). Воронеж: Изд-во ВГУ, 1989; Новиков А.В. Этика изменчивости и постоянства в отношении к реформе административно-территориального деления // Политическая география: современное состояние и пути развития. М., 1989; Каганский В.Л. Административно-территориальное деление: логика системы // Известия РАН. Серия геогр. 1993, N 4: Дсргачев В.А. География маргинальной комплиментарности// Изв. РГО. 1995. Т. 127. Вып. 3. С. 28-36; он же. Свободные экономические зоны - путь к открытому обществу: историко- географические подходы // Изв. РАН. Серия географическая. 1995. N 3. С. 117-124; Житин Д.В. Геополитика России: 400 лет назад и сегодня // Изв. РГО. 1994. Т. 126. Вып. 6. С. 31-38; Колосов В.А., Криндич А.Д. Россия и бывшие союзные республики: проблемы нового пограничья (на примере Ростовской области) // Политические исследования. 1994. N 4. С. 37-49; Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Смоленск; Ойкумена, 1999; Туровский Р.Ф. Политическая география. Смоленск: Изд-во СГУ, 1999; Hartshorne R. A Survey of the Boundary Problems of Europe // Geographical Aspects of International Relations / Ed. by Ch. Colby. Chicago, 1938; Spykemen N. Frontiers, Security, and International Organisation // Geographical Review. 1942. V. 32; Prescott G. The Geography of Frontiers and Boundaries. L.: Hutchington, 1965; Jones St. Boundary Concepts in the Setting of Place and Time // Politics and Geographic Relationship. Towards a New Focus. Prentice Hill, 1971; Shaw D.J.B. Southern Frontiers of Muscovy, 1550- 1700 // Bater J.N. & French R.A. (eds.). Studies in Russian Historical Geography. L., 1983. P. 117-142; Foucher М. L' invention des frontiers. P., 1986; Taylor P.J. Political geography. L., 1989; Bussin М. Russia between Europe and Asia // Slavic Review. 1991. N 50. 1; Tayior P.J. Political geography: world-economy, nation-state and locality, L., 1993; Paasi A. Territories, boundaries and consciousness. The changing geographies of the finish-russian border. Chichester et al., 1998; Kolossov V., O'Loiughin J. New borders for new world orders. Territorialities at the fin-de-siecie //Geojournal. 1998. V. 44. N 3. и др.

стр. 60

⁶ См.: Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago, 1980; Fauconnier G. Mental spaces: Aspects of Meaning Construction in Natural Language. Cambridge: Cambridge University Press, 1994; Fauconnier G., Sweetser E. Spaces, Worlds, and Grammar (Cognitive Theory of Language and Culture). Chicago: University of Chicago, 1996; Fauconnier G. Mappings in Thought and Language. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.

⁷ См.: Бурстин Д. Американцы: Национальный опыт. M.: Изд. группа: "Прогресс''-"Литера", 1993; Петровская Е.В. Часть света. M.: Ad marginem, 1995; Миронов Б.Н. Указ. соч.; Turner F.J. The Significance of the Frontier in American History // Proceedings of the Historical Society of Wisconsin. 1984. 41. P. 79-112; idem. The Frontier in American History. N.Y., 1920; Webh W.R. The Great Frontier. Austin: University of Texas Press, 1964; Taylor G.R. (ed.). The Turner Thesis: Concening the Role of the Frontier in American History. N.Y., 1966; Billington R.A. The American Frontier // Bohunnan P., and Plog K F. (eds.) / Beyond ihe Frontier. N.Y., 1967. P. 3-24; Eccles W.J. The Canadian Frontier. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1969; Miller D.H. and Steffen J.O. (eds.). The Frontier. Norman: University of Oklahoma Press, 1977, V. 1. 1979, V. 2; America's Frontier Story. A Documentary History of Westward Expansion. Huntington, 1980; Billington R.A. Westward Expansion. A History of the American Frontier. N.Y., 1982; idem. America's Frontier Heritage. Albuquerque, 1991 и др.

⁸ См.: Дашкевич Я.Р. Большая граница Украины. (Этнический барьер или этноконтактная зона) // Этноконтактные зоны в Европейской части СССР (география, динамика, методы изучения). M.: Московский филиал Географического общества СССР, 1989. С. 7-21.

⁹ См.: Цымбурский В.Л. Народы между цивилизациями // Он же. Россия - Земля за Великим Лимитрофом: цивилизация и ее геополитика. M.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 57-89.

¹⁰ См., например, Юшко А.А. О междукняжеских границах в бассейне р. Москва в середине XII - первой трети XIII в. // Советская археология. 1987. N 3; Савельева И.М.. Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. M.: "Языки русской культуры", 1997. С. 128-135; Иванов С.А. Восприятие пределов империи: от Рима к Византии // Славяне и их соседи. Вып. 8. Имперская идея в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. M.: Наука, 1998. С. 4-12; Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. M.: Янус- К, 1998; Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. M.: "Языки русской культуры", 1998.

¹¹ См., например: Райт Дж.К. Географические представления в эпоху крестовых походов: Исследование средневековой традиции в Западной Европе. M.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва "Наука", 1988; Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения (текст, перевод, комментарий). M.: Наука, 1986; она же. Образ мира. Географические представления в средневековой Европе. M.: Янус-К, 1998; Плигузов А.И. Текст-кентавр о сибирских самоедах. M.: Ньютонвиль: Археографический Центр, 1993; Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы: этногенетические легенды, догадки, протогипо-тезы XVI - начала XVIII века. СПб.: "Центр Петербургское Востоковедение", 1996 и др.

¹² См., например: Рогачев С.В. Модель экстравертности в географии общества: колониальное наследие в территориальной структуре городского расселения Африки // Вопросы экономической и политической географии зарубежных стран. Вып. 13. Проблемы общественной географии. M.: МГУ- ИЛА, 1993. С. 175-194; Американский и сибирский фронтир. Американские исследования в Сибири. Вып. 2. Томск, 1997; Замятина Н.Ю. Сибирь и Дикий Запад: образ территории и его роль в общественной жизни // Восток (Oriens). 1998. N 6. С. 5-20; Grahsky S. The Polish-Soviet Frontier. L., 1943; Treagold W. Russian Expansion in the Light of the Turner on the American Frontier // Agricultural History, 1952. 26. P. 147-152; Lamb A. The Sino-Indian and Sino-Russian borders: some comparisons and contracts // Studies in the social history of China and South-East Asia. Cambridge, 1970. P. 135-152; Wieczynski J.L. The Russian Frontier. The impact of borderlands upon the course of early Russian history. Charlottsville: Univ. Press of Virginia, 1976 и др.

¹³ См.: Замятина Н.Ю. Указ. соч.

¹⁴ В этом случае важны также и художественные образы, связанные с пересечением или остановкой на границе -см., например: Блок А.А. Wirballen // Собр. соч. в 8-ми тт. Т. 3. M. -Л.: Худ. лит., 1960. С. 404-406; Рейн E. Ночь на китайской границе // Знамя. 1994. N 4. С. 74-75.

¹⁵ См. например: Ланда Р.Г. Взаимодействие цивилизаций на Иберийском полуострове в VIII-XVII вв. (этнические и религиозные аспекты) // Восток (Oriens). 1997. N 1. С. 16-28; также: Уотт У.М., Какиа П. Мусульманская Испания. M.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва "Наука", 1976.

¹⁶ См.: Livingstone D.N., Harrison R.T. The Frontier: metaphor, myth and model // Professional Geographer, 1980. 32. P. 127-132.

¹⁷ Замятина Н.Ю. Указ. соч.; Баррет Томас M. Линии неопределенности: северокавказский "фронтир" России // Американская русистика. Вехи историографии. Имперский период. Самара: "Самарский университет", 2000. С. 163-195.

стр. 61

¹⁸ См., например: Hennessy A. The Frontier in Latin American History. L.: Edvard Arnold, 1978; Perry T.M. Australian's First Frontier. L.: Cambridge University Press, 1963.

¹⁹ См. также: Замятин Д.Н. Историко- географические аспекты региональной политики и государственного управления в России // Регионология. 1999. N 1. С. 163-173.

²⁰ См., например, описание размена дощечек на российско-китайской границе в середине XIX века: Кропоткин П.А. Дневники разных лет. М.: "Сов. Россия", 1992. С. 243-244. ²¹ См., например: Гуревич Б.П., Мурашова Г.Ф., Шаумян Т.Л. КНР: территориальные притязания. М., 1984.

²² См.: Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. Первая: Пространство и история. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1994. С. 271-289.

²³ См., например: Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию? М., 1990; Ситнянский Г. Естественные границы: какой быть новой России // Общественные науки и современность. 1994. N 6. С. 112-119.

²⁴ См., например: Болховитинов Н.Н. Аляскинский скандал (1867-1868) // Вопросы истории. 1989. N 4. С. 37-54; он же. Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834-1867. М.: Наука, 1990.

²⁵ Грузински С. Колонизация и война образцов в колониальной и современной Мексике // Международный журнал социальных наук. Америка: 1492-1992. Май 1993. N 1. С. 65-85.

²⁶ См.: Авени Э. Империи времен. Календари, часы и культуры. К.: "София", 1998. С. 303-331. См.: Белов Е.А. Россия и Китай в начале XX века. Русско- китайские противоречия в 1911-1915 гг. М.: Институт востоковедения РАН, 1997; он же. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М.: Институт востоковедения РАН, 1999.

²⁸ Рейснер Л. Афганистан. М. - Л., 1925. С. 87.

²⁹ Посмертные бумаги М.Д. Скобелева. III. Туркестан и английская Индия (1876) // Исторический вестник. 1882. N 11. С. 285.

³⁰ Там же. С. 293.

³¹ Северцов Н.А. Записка о действительной границе Русских и Хивинских владений в Сырдарьинском крае // Изв. Туркестанского Отдела ИРГО. Т. XI. Вып. 1. Ташкент, 1915. С. XV.

³² Там же. С. XVI.

³³ Доклад генерал-майора Борха Главному штабу от 22 декабря 1881 года о предстоящих задачах по окончательному присоединению Средней Азии к России в связи с присоединением Ахал-Текинского оазиса и принципах управления населением // Россия и Туркмения. К вхождению Туркмении в состав России. I. Ашхабад, 1946. С. 194.

³⁴ Там же.

³⁵ Там же. С. 194-195.

³⁶ Доклад генерала Куропаткина в Главный штаб от 15.1.1887 г. // Россия и Туркмения... С. 302.

³⁷ Там же. С. 302-303.

³⁸ Там же. С. 300-301.

³⁹ Там же. С. 301.

⁴⁰ Новая афганская граница капитана Риджвея // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. XXIX. СПб., 1888. С. 100-101.

⁴¹ Там же. С. 98.

⁴² Там же. С. 98-99.

⁴³ См.: Цымбурский В.Л. Остров Россия (перспективы российской геополитики) // Политические исследования. 1993. N5.

⁴⁴ Новая афганская граница капитана Риджвея... С. 94.

⁴⁵ Чарыков Н.В. Мирное завоевание Мерва (Из воспоминаний о походе генерала А.В. Комарова в 1885 г.) // Исторический вестник. 1914. N 11. С. 518.

⁴⁶ Там же.

⁴⁷ См.: Лурье С., Казарян Л. Указ. соч.

⁴⁸ Записка полковника Генерального штаба Куропаткина от 20.1.1879 г. военному министру Милютину//Россия и Туркмения... С. 117.

⁴⁹ Мервский оазис и дороги ведущие к нему (Сост. поручик Алиханов). СПб., 1883. С. 30-32.

⁵⁰ Там же.

⁵¹ Копия с письма временно-командующего войсками в Закаспийском военном отделе расположенными, генерал- адьютанта Скобелева к посланнику в Тегеране из Чекишлира от 13 мая 1880 года N 2 // Россия и Туркмения... С. 140.

⁵² Лессар П.М. Поездка в Серакс. / СПб., 1882 / С. 11.

стр. 62

⁵³ Там же. С. 14.

⁵⁴ Там же. С. 16.

⁵⁵ Там же. С. 16-17.

⁵⁶ Чарыков Н.В. Указ. соч. С. 490-491.

⁵⁷ Тихомиров М.Н. Присоединение Мерва к России. М., 1960. С. 146, 217, а также 94.

⁵⁸ Риштия Сенд Касем. Афганистан в XIX веке. М., 1958. С. 342.

⁵⁹ Там же. С. 370.

⁶⁰ Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 93.

⁶¹ Там же. С. 138.

⁶² Там же. С. 201.

⁶³ Там же. С. 178.

⁶⁴ Там же. С. 177.

⁶⁵ Олейников О.В. Социоестественная история Россия. XIX век. (Предыстория второго социально- экологического кризиса) // Генетические коды цивилизаций / Ред. Э.С. Кульпин. М., 1995. С. 36.

⁶⁶ Мещеряков А. Н. Ранняя история Японского архипелага как социоестественный и информационный процесс//Генетические коды цивилизаций... С. 174-178.

⁶⁷ Леонов Ю.П. Цветовое пространство горизонтальных клеток сетчатки // Психологический журнал. 1995. Т. 16. N 2. С. 138.

⁶⁸ Там же.

⁶⁹ Николаев П.П., Николаев Д.П. Модели константного зрительного восприятия. III. Спектральные и перцептивные инварианты в процедурах зрительной обработки // Сенсорные системы. Т. 11. 1997. Вып. 2. С. 187.

⁷⁰ Там же.

⁷¹ Там же. С. 199.

Permanent link to this publication: