Опираясь на тексты "Истории Вааду", "Истории Coco", а также "Сказания о Джибириба" и (окказионально) других произведений Сулемана Канте, попробую просуммировать его взгляды на идеальное устройство общества и государства.

Во главе государства стоит просвещенный царь. Сам он - выдающийся маг (говоря современным языком - харизматический лидер). Он щедр и мудр. Он всячески заботится о развитии экономики страны, об обороне и о науке, а народ его любит.

В экономике выделяется два основных сектора: производство продуктов питания (сельское хозяйство) и производство оружия (кузнечное дело).

Развитию сельского хозяйства правитель способствует как личным примером (в частности, Ман Джара Сумаоро Старший, четвертый правитель династии Джарисо/Сумаоро, был сам выдающимся земледельцем), так и организационными мерами.

Конкретная мера упоминается только одна: выделение надела земли (be) каждому главе семьи перед началом дождливого сезона в соответствии с числом работников. Это сделал еще Сума Нголо Старший, первый правитель династии Джарисо/Сумаоро, а четвертый правитель, Ман Джара Сумаоро Старший, увеличил размеры наделов. В результате продуктов в стране производится в избытке, так что их достаточно и для жителей соседних стран.

Не вполне понятно, каким образом выделение участков должно было так радикально увеличить производство продуктов. Очевидно, Сулемана Канте имеет в виду не какую-то аграрную реформу и раздачу земли в собственность семей: слово be в манинка обозначает участок, который выделяют работнику для обработки (обычно это дневная норма), но отнюдь не в собственность. Поэтому увеличение таких участков, а также упоминание о наказаниях, полагавшихся за лень и разгильдяйство, свидетельствуют лишь о жестком административном контроле над сельским хозяйством и об интенсификации эксплуатации работников (повествование о времени правления Сумаоро Канте полностью подтверждает эти предположения). Из положительных же стимулов упоминается лишь подбадривание хороших работников и похвалы, которым они удостаивались.

Правитель заботится и о прогрессе в тех отраслях науки, которые способствуют развитию сельского хозяйства. В первую очередь это метеорология: предсказание погоды по звездам, по поведению птиц и т.п. Вводятся единые меры объема. Ввозятся из других стран образцы семян, и в Coco начинают возделывать новые сельскохозяйственные культуры.

Окончание. Начало см. Восток (Oriens). 2003. N 2, с. 14 - 27.

стр. 28

Правитель самолично занимается кузнечным делом¹ . По всей стране он создает арсеналы, оружие в которых регулярно смазывают и поддерживают в порядке.

Процветание сельского хозяйства позволяет стране содержать мощную армию. Правитель уделяет большое внимание ее обучению военному искусству. При этом не упоминается ни об одной войне, которую вели бы правители Coco, за исключением последнего из них, Сумаоро Канте; все остальные использовали армию, по-видимому, исключительно для устрашения потенциального агрессора.

Особенно подробно Сулемана Канте рассказывает о процветании науки в Древнем Coco. Основная отрасль науки, помимо уже упоминавшейся метеорологии, - медицина, тесно связанная с магией. Правители сами являются знатоками медицины и магии. При этом они всячески содействуют обучению населения медицинским знаниям - диагностике и лечению различных болезней. В соседние страны направляют агентов, которые привозят в Coco новые, самые эффективные лекарства и фетиши. Изучение медицины и магии, а также обучение им сосредоточены в традиционном тайном обществе До (Кома)² : справа от дороги, ведущей в священную рощу До, растет 300 различных видов растений; слева - другие 300, а в самой роще, вокруг танцевальной площадки - еще 300. Члены общества До изучают медицину, магию и искусство изготовления фетишей в течение семи лет. Была в обществе До и своя "письменность"; впрочем, те ее примеры, которые приводит Сулемана Канте, показывают, что речь идет не о письменности, а о наборе условных знаков (типа масонских), служивших для проверки того, является ли человек членом До или нет.

Отношения между центром и провинциями строились на принципах мягкого федерализма: мудрый центр не вмешивался во внутренние дела нижестоящих правителей, за исключением самых нетерпимых случаев, но даже тогда воздействие сводилось обычно к тайной дипломатии. Дань с подчиненных стран взимается умеренная, попыток вмешаться в порядок наследования власти, как и в другие обычаи и традиции этих стран, не делается; проявляется идеальная веротерпимость. Присутствие центральной власти настолько неощутимо, что население подчиненных стран может даже и не знать о ее существовании.

Конечно, историческая реконструкция Сулемана Канте выглядит малоубедительной с точки зрения современных представлений о закономерностях общественных процессов и устройства государства. По-видимому, это естественно для утопий "раннего" типа. Важнее другое: какие идеи несут книги Сулемана Канте? Поскольку этим

¹ Вопросу о том, принадлежала ли династия Сумаоро к касте кузнецов-столяров нуму (и, следовательно, о том, верно ли общепринятое у манден мнение о том, что все Канте являются нуму по происхождению), Сулемана Канте уделяет особое внимание. "В краткой истории Империи Coco" (эти же аргументы повторяются и в "Истории Манден") он подробно излагает свои идеи о том, что все три дьаму, имена которых фонетически близки - Kantε (numu), Капе (марабуты) и Kandε ("благородные", t  ntii), - являются потомками Сумаоро Канте, а различия в произношении этих имен он объясняет или фонетическими изменениями, характерными для бесписьменного языка, или намеренным искажением имени с целью избежать репрессий, которым подверглись все родственники Сумаоро Канте после поражения при Кирина. Таким образом, вопреки собственным утверждениям о том, что правители Coco собственноручно занимались кузнечным делом, Сулемана Канте отрицает их исходную принадлежность к нуму (по его версии, изначально кузнецами-нуму у манде были только Фане - первая правящая династия Coco. Единственными сказителями-дьели были Куйате, а все остальные, включая Канте, были "благородными", t  ntii ). В подтверждение тезиса о том, что представители одного дьаму могут принадлежать к разным кастам, Сулемана упоминает многие другие дьаму: Конде, Сила, Таравеле, Каба... - члены которых тоже входят одновременно в разные касты [Kantε, 1993(2), p. 37 - 40].

² В гвинейском манинка слово d¢ является общим названием для различных тайных обществ: Кома, "женского Комо", Кондолон и Саане (охотничье) и т.д. В тексте Сулемана Канте До используется часто вместо своего гипонима Кома. В то же время у бамана, бобо и, по-видимому, некоторых других народов Западной Африки Кома/Комо и До - два различных тайных общества.

стр. 29

книгам Канте суждено быть "научной классикой", источником идеологии набирающего силу общественно-культурного (а в ближайшем будущем, вполне возможно, - и политического) движения манинка.

Одну из этих идей я бы сформулировал как идею избегания насилия: в "утопической" части исторических сочинений примеров применения насилия почти нет³ . Конфликты разрешаются путем тайной дипломатии, советов, в крайнем случае - предупреждений. О той же тенденции свидетельствует и утверждение о миролюбии ванкара, древних предков манден, покинувших родину (Сулемана Канте помещает ее в Эфиопии) из-за воинственности соседей [Kantε, 1991, p. 36].

Противоречащим этому выводу может показаться явно благосклонное отношение Сулемана Канте к "революционному насилию" главного героя в "Истории Джибириба". Более чем достаточно насилия и во второй части "Краткой истории Империи Coco", и в остальных исторических сочинениях. Поэтому повторюсь: "избегание насилия" у Сулемана Канте распространяется лишь на "государство Золотого Века" и, по-видимому, может считаться тем идеалом, к которому должно стремиться общество. На пути же к этому идеалу насилие является вынужденно необходимым.

Другая идея Сулемана Канте - власть на службе народа. Все правители Coco озабочены исключительно народным благом, и народ платит им любовью. Интересно в этом отношении проанализировать этимологическую мотивировку созданного Сулеманом Канте неологизма, переводимого как "политика" - bεdεbεdεli. Это существительное является отглагольным именем от bεdεbεdε "задабривать кого-то", "угождать кому-то", "ублажать кого-то". Таким образом, "проводить политику" (очевидно, в первую очередь - внутреннюю) - это значит 'ублажать кого-то' (по-видимому, народ)⁴ .

Третья идея - принцип веротерпимости. Не случайным для Сулемана Канте является следующее изречение, которое он приводит в списке "афоризмов Манден" (Manden d  sari lu ) в одной из своих "книг для чтения"⁵ , повторяя его затем и в первой книге "Истории Манден": Dina bεε ladεnεn kan ko 3 le ma: ka juuman to, ka  inman f  , ka  inman kε [Kantε, 1991, p. 28] "Все религии едины относительно трех заповедей: оставь плохое, говори хорошее, делай хорошее".

Поскольку вопрос об отношении к религии является одним из ключевых в понимании философских воззрений Сулемана Канте, остановлюсь на нем подробнее. На первый взгляд, такая веротерпимость может показаться удивительной для

³ Показательна в этом отношении одна характерная неточность в переводе "Истории Coco" на английский язык, текст которого был любезно предоставлен мне Дэвидом Конрадом. Этот перевод был сделан гвинейцами Джибрилем Думбуя и Эммануэлем Емосоном. Там, где в тексте речь идет о способах опознания не-членов До, английский перевод гласит: "Того, кто был не в состоянии ответить на вопрос, Кома (танцор тайного общества в маске. - В. В. ) немедленно убивал за нарушение запрета и попытку выведать их секреты". На самом же деле в тексте Сулемана Канте сказано следующее: "Того, кто не мог сказать, что это значит, Кома мог легко отделить от остальных", а о каком-то наказании, тем более об убийстве, не сказано ни слова.

⁴ Впрочем, у этого слова может быть актуализован и другой семантический компонент - "добиваться своего путем задабривания", а в "Истории Манде" дается и еще более жесткая, "антипопулистская" (а если угодно - то и диктаторская) трактовка: "заставлять [народ] делать против воли что-то такое, что служит в конечном счете его благу". Так что этот термин может отражать и значительно менее идеалистичный взгляд на сущность политики - впрочем, даже при таком понимании идея "служения власти народному благу" присутствует.

⁵ У меня имеется ксерокопия этой книги без титульного листа. Книга написана в старой орфографии Нко. Судя по косвенным данным, она была создана в период между 1970 (эта дата дана на образце написания письма, содержащимся в книге) и 1977 гг. (в биографической справке о Сулемана Канте на с. 50 последняя упомянутая дата - возвращение на родину в 1958 г.; по-видимому, книга была написана до его вынужденной эмиграции в Мали в 1977 г.).

стр. 30

сына марабута, который получил мусульманское образование в школе своего отца, посвятил годы переводу Корана и Сунны на манинка, работал над книгой по истории распространения ислама. Этот парадокс можно объяснить и масштабностью самой личности Сулемана Канте, и его биографией. Уже его отец, Амара Канте, прославился в округе прогрессивными методами обучения: то, чему другие марабуты учили семь лет, его ученики постигали за три года, обычно со значительно лучшими результатами [Oyler, 1995]. Легко представить себе, какое недовольство эти методы должны были вызвать у коллег-марабутов - ведь чем больше времени проводил ученик за учебой, тем больший доход он приносил своему учителю. Известно также о противодействии, которое оказывали марабуты Канкана распространению алфавита Нко - ведь всеобщая грамотность, за которую ратовал Сулемана Канте, подрывала саму основу их существования.

Судя по всему, Канте, оставаясь мусульманином, весьма прохладно относился к марабутской прослойке, о чем недвусмысленно свидетельствует, в частности, следующее высказывание: "Большинство из тех, кто у нас владеет арабским языком - религиозные фанатики )(diina tati lu, букв.: "сумасшедшие от веры"), они не хотят писать по-арабски ни о чем, кроме как о религиозных делах, а все написанное о чем-то другом они считают язычеством". [Kantε, 1991, p. 3]. По сути дела, деятельность Сулемана Канте по переводу священных текстов на манинка и направлена на то, чтобы приблизить религию к людям, избавить ее от всего того, что не является ее сутью, а выдумано корыстными клерикалами ради собственной выгоды. Вот еще одна цитата, в которой обозначены побудительные мотивы Сулемана Канте [Kantε, 1991, p. 3]:

В свете всего сказанного выше весьма показательной оказывается фигура Фоде, царского марабута в "Истории Джибириба". Изгнанный жадным и злым царем, Фоде возвращается по первому его зову и борется с таинственным мстителем. Выкрав Фоде из города и принеся его на берег реки в железном сундуке, Джибириба говорит такие слова:

"Ты больше не увидишь этот мир, потому что ты и Богу поклоняться перестал, и в мечеть ходить, и учеников учить, а занимаешься только поисками золота, которое пропало у этого жадного, злобного царя, у которого никто и милостыни не выпросит! Я вижу, что тебе лучше будет на том свете, чем на этом, не то Дуду заставит тебя, в конце концов, поклоняться идолам и приносить жертвы покойникам ради этого золота!" [Kantε, 1980, p. 45].

Послание к марабутам, которое содержат эти слова, достаточно прозрачно: тот, кто овладел "техникой" религии, но использует эту технику для служения царю земному и Золотому Тельцу - тот изменяет духу ислама и извращает его сущность; ре-

⁶ В квадратных скобках даны вставки, сделанные редактором издания 1991 г. Баба Дьане.

⁷ Букв.: "промытом". Глагол buubuu означает "промывать (зерно) встряхиванием в закрытом сосуде".

стр. 31

лигия не принадлежит таким лже-служителям Бога, и им нет места в идеальном государстве, которое собирается создать благородный разбойник Джибириба.

Эта борьба за чистоту ислама прекрасно уживается у Сулемана Канте с нейтральным, а иногда даже с благожелательным отношением к доисламским верованиям народов манде. Читая в "Истории Вааду" о войне Альморавидов против Древней Ганы, трудно отделаться от впечатления, при всей сдержанности стиля, что сочувствие автора - отнюдь не на стороне своих единоверцев-мусульман. Об истоках такого отношения догадаться нетрудно: это и изучение истории народов манде, и активные занятия традиционной медициной, которая всегда была тесно переплетена с магией. "Доброжелательный нейтралитет" отражается и в словоупотреблении. Например, в повседневном языке слово subaa обозначает колдуна - всегда вредоносного, "пожирателя душ", врага общества. У Сулемана Канте это слово употребляется без негативной коннотации: это "маг", "тот, кто обладает магическими средствами", и применяется оно по отношению к правителям Coco, оцениваемым автором исключительно положительно.

"Jo bada ban k   la" ("Идол уже созрел"), - говорит Сулемана Канте, - и поясняет: "это - идол, который охраняет нашу историю в нашем сердце... Он с нами со времен наших предков, так что он стал частью домашнего убранства, так что мы все расскажем без ошибки..." [Kantε, 1991, p. 33].

Вообще, судя по всему, Сулемана Канте считал последовательное язычество предпочтительнее непоследовательного, полуязыческого ислама. "Мы же - и мусульмане, и не-мусульмане", - говорит Канте, поясняя: "Мы соблюдаем формальные требования Ислама - но лжем, развратничаем, пьянствуем... Мы и язычники, и неязычники", - продолжает он, - "потому что мы верим в колдовство и идолов, но позволяем себе лгать и нарушать запреты, чего настоящий soma не делает" [Kantε, 1991, p. 50 - 51]⁸ .

Язычество для Сулемана Канте - это не антирелигия, не глупость и невежество, а религия (namun), которая достойна уважительного интереса. Подробно обсуждая вопрос о том, действительно ли представители каждого клана (si) манден умели перевоплощаться в своих тотемных животных (tana), он высказывается осторожно. Во-первых, это было под силу далеко не каждому члену клана, а только некоторым, наделенным большими магическими способностями. Во-вторых, с приходом ислама такие превращения прекратились: там, где произносят отрывок из Корана, сила магии пропадает [Kantε, 1991, p. 98 - 99]. О превосходстве ислама свидетельствует и рассказ о том, как отец автора, Амара Канте, в 1921 г. расчистил duu kunan - участок земли, который все считали собственностью духа и потому обходили стороной; дух так и не показался [Kantε, 1991, p. 98 - 99].

Терпимо или даже сочувственно относясь к язычеству наивному, "религии предков", Сулемана Канте гораздо неприязненнее высказывается о язычестве, занесенном в страну Манден нестойкими мусульманами. Манса Муса, вернувшись из хаджа, пишет Сулемана Канте, стал всячески укреплять ислам. А если ему приписывают, будто бы он привез в Манден всех самых могущественных идолов, то это не он, а его спутники, которые по своей инициативе разыскали и купили в Аравии за большие деньги "индийское колдовство" и привезли его, сильно "испачкав" мандингский ислам [Kantε, 1992, p. 72].

⁸ Ср. суждение Амселя о "подчеркивании (у Сулемана Канте. - В. В. ) мусульманского компонента в определении идентичности манинка" [Amselle, 1977, p. 52], которое в свете сказанного выше представляется не вполне соответствующим действительности.

стр. 32

Сулемана Канте - националист?

В течение последних полутора десятилетий мы наблюдаем формирование, на основе идей Сулемана Канте, широкого национально-культурного движения гвинейских манинка и близкородственных им народов соседних стран. Далеко не праздным является вопрос, действительно ли антиевропеизм и антиарабизм следует отнести к числу наиболее важных отличительных черт этого движения, как утверждает Жан-Лу Амсель [Amselle, 1997, p. 42]⁹ ? Или, по крайней мере, вытекают ли эти черты из книг, написанных основателем движения?

Если собрать высказывания о европейцах, которые встречаются в анализируемых книгах Сулемана Канте, то заметны их малочисленность и достаточно спокойный тон. При этом, конечно, европейцы незримо присутствуют везде - как некая точка отсчета, как некий образец, с которым автор вольно или невольно сравнивает свой народ. Чаще это - образец для подражания:

⁹ Отмечу терминологическую неточность у Амселя: он употребляет "Нко" как название организации или движения ("...руководители Нко упрекают арабский язык...", "враждебность членов Нко к арабо-берберскому миру...") [Ameselle, 1977, p. 43], что неверно: Нко - это название алфавита, оно же употребляется Сулемана Канте и его последователями и как общее название для языков манден, но никак не иначе.

стр. 33

Однако было бы неправильно, основываясь на подобных идеализированных оценках европейского общества, приписывать Сулемана Канте национальное самоуничижение - речь идет скорее о здоровом самокритичном взгляде, без которого любовь к своему народу превращается в слепой национализм. Позитивная оценка достижений западной цивилизации и стремление перенять их не мешает неприятию европейского расизма (ср. критику теорий об основании Вааду - Древней Ганы европеоидными пришельцами [Kantε, 1993(1), p. 12]) и тех европейских нововведений, которые, по мнению Канте, разрушали полезные традиции манден (ср. рассуждения о том, что введенная европейцами судебная система принизила значение клятвы [Kantε, 1992, p. 20 - 21]). Такое неоднозначное, а иногда и противоречивое отношение не удивляет - оно вполне соответствует неоднозначной и противоречивой реальности. Именно эта неоднозначность, на мой взгляд, и является лучшим свидетельством отсутствия у Сулемана Канте какой-либо пристрастности¹⁰ .

Сильнее звучат критические ноты в высказываниях, касающихся арабов. Но ведь и сам "миф создания" [Amselle, 1997, p. 39] алфавита Нко связан со статьей в арабском (ливанском) журнале, автор которой так возмутил Сулемана Канте своими пренебрежительными высказываниями об африканских языках, что ответом на них стала его пятилетняя работа над письменностью для манинка и пожизненная работа над созданием литературного языка и литературы на этом языке. Стоит ли удивляться тому, что здесь Сулемана Канте пристрастен и не упускает случая уколоть своих надменных собратьев по вере?

¹⁰ Что же касается "недоверия, которое проявляют члены движения Нко к европейским и американским исследователям" [Amselle, 1997, p. 44], то мой опыт говорит скорее об обратном: я был приятно удивлен открытостью руководства и членов Ассоциации I.C.R.A. -Nko в Конакри, их готовностью к конструктивной дискуссии и сотрудничеству (недоверие они проявляли скорее к представителям официозного Института прикладных лингвистических исследований, поскольку этот институт придерживается латинской графики в работе, направленной на ликвидацию неграмотности в Гвинее, и отказывается применять Нко). Аналогичные мнения я слышал и от других африканистов, в частности, от американки Сары Бретт-Смит и француза Жерара Галтье, которым довелось встречаться с Сулеманом Канте. О том же свидетельствует и переписка Сулемана Канте с французским лингвистом Морисом Уисом в 1960-х годах [Vydrine, 2001]. По-видимому, доверие или недоверие к каждому конкретному исследователю определяется не каким-то "антиевропеизмом", а позицией и поведением самого исследователя. Конечно, если обвинения в адрес движения Нко в "антиевропеизме" будут повторяться, то это может подтолкнуть его лидеров (весьма чувствительных ко всем публикациям о Нко) именно к антиевропеизму. Иначе говоря, здесь может сработать модель "самооправдывающегося прогноза".

стр. 34

Впрочем, нестойкость арабов в вере, как считает Суламана Канте, не должна внушать сомнений в исламе:

Отголоски давней обиды Сулемана Канте на статью в ливанском журнале звучат и в постоянных сетованиях на несовершенство арабского письма, из-за чего африканские имена, упоминаемые в средневековых арабских рукописях, современные исследователи читают и интерпретируют неправильно.

Здесь можно еще раз вспомнить и о пылких разоблачениях легенд об арабском происхождении предков выдающихся героев страны Манден, которым посвящена не одна страница исторических сочинений Сулемана Канте. Такие легенды он считает порождением комплекса неполноценности перед арабами. Именно с ним, с этим комплексом, а не с арабами борется создатель манинканской письменности.

Сулемана Канте можно назвать националистом, но только его "национализм" скорее похож на романтические национальные идеологии в Европе начала - середины XIX в., чем на мрачный агрессивный национализм XX в.

Эволюция взглядов последователей Сулемана Канте

В каком же направлении развивается это идеологическое течение теперь, после смерти его основателя? Если судить по опубликованным текстам (а я намеренно ограничиваю это исследование только этим источником), то можно сделать вывод о некоторой его радикализации. Это, по-видимому, естественно для националистической идеологии: постижение глубинной гуманистической сущности идей Сулемана Канте требует значительно больших усилий, чем их эффектное "развитие" с привлечением элементов тьермондистских, марксистских и прочих расхожих идеологий. Так, уже в брошюре Бенту Бакари Каба "Смерть Сулемана Канте" есть абзац, где автор рассуждает о неравномерности развития народов и высказывает такую мысль: европейцы давно узнали об этом законе, и поэтому они стараются теперь затормозить развитие африканских наций [Kaba, 1993, p. 13].

Показательны в этом отношении и редакторские вставки Баба Дьане, добавленные в каирском издании исторических сочинений Учителя¹¹ . Все содержательные вставки выдают одну и ту же тенденцию: усиление "африканизма", мандингского пуризма, ревностное желание поставить манден на один уровень с самыми развитыми народами мира. Тенденция к пуризму была сильна и у самого Сулемана Канте [Vydrine, 1996, p. 71 - 72] - теперь она абсолютизируется. Когда Сулемана Канте пишет aamiina "Аминь!" (форма, вполне общепринятая у манинка), Б. Дьане добавляет: Al'a

¹¹ Следует отметить корректность редактора, который все свои вставки дал в "нижних одинарных кавычках", так что их легко отделить от авторского текста.

стр. 35

kε ten (букв.: "Да сделает Бог так!" - попытка манинканского перевода слова "аминь") [Kantε, 1992, p. h)]. Арабское заимствование fasarilan 'объяснение' Б. Дьане поясняет словом yidalan, образованным от исконного мандингского корня [Kantε, 1991, p. 25]. Учитель пишет: Afriki ("Африка") - редактор поправляет его: Fadafinna ¹² [Kantε, 1991, p. 36].

Там, где у Сулемана Канте речь идет о бегстве евреев из рабства египетских фараонов, Б. Дьане добавляет: [fadafin] ferawun пи - "[чернокожих] фараонов" (что предполагает, по-видимому, знакомство редактора с печально знаменитыми книгами Шейха Анта Диопа). Рассуждая о столице Древнего Мали, Ньани, Сулемана Канте упоминает и другое название этого города - Konka  a, значение которого ему остается неясным, но он делает осторожное предположение: возможно, это "выровненная створка двери", т.е. "створка, которая подходит ко всем дверным проемам в стране". Редактор же дает свою интерпретацию: Наверное, Ньани был подобен современным городам, все двери домов в нем были выровнены [Kantε, 1991, p. 62].

Особенно заметно проявились идеологические расхождения между учеником и Учителем в вопросе о календаре. В пространном введении к "Истории Манден" Сулемана Канте рассматривает системы летосчисления у разных народов, подробно обсуждает возможность введения своего летосчисления у манден, точкой отсчета которого могла бы служить Ассамблея Курукан-Фува (ее, вслед за Делафосом, Канте датирует 1236 г.). Но в завершение всех этих рассуждений он говорит:

Однако радикальный ученик с такой развязкой не согласен. Он приписывает:

И Б. Дьане добавляет во всех изданных им исторических книгах Учителя датировки по календарю "от Курукан-Фува".

Смогут ли ученики и последователи Сулемана Канте сохранить заданную мудрым Учителем парадигму открытости, гуманизма и самокритичности или поддадутся со-

¹² Надо сказать, что в бамана именно это, второе название континента (в форме Farafinna) является общепринятым. Сулемана Канте же иногда проводит различие: Afriki у него обозначает весь континент, Fadafinna - только Черную Африку.

стр. 36

блазну создания еще одного мифа о национальной исключительности? Пока что оба пути остаются открытыми.

* * *

То, что утопия Сулемана Канте помещена в прошлое, не является чем-то исключительным; этот прием относится к числу наиболее типичных. Более того, такой логический ход Сулемана Канте имеет большой смысл. Этот просветитель-утопист пытается показать, что гуманистические идеи ненасилия, веротерпимости, научного и хозяйственного прогресса, звучащие вполне современно, были присущи и древним западноафриканским обществам. Вряд ли для него было так уж важно доказать европейцам "приоритет африканцев" в этих вопросах: ведь, повторюсь, писал Сулемана Канте на языке манинка письмом Нко, так что ориентировался он исключительно на африканскую аудиторию. Главной целью было иное: внушить читателям мысль, что следование этим идеалам вовсе не является изменой традиции, а, напротив, помогает возрождению той самой "настоящей" и наиболее древней традиции, на которой держались могучие и счастливые государства далеких предков. Парадоксальность этого логического хода позволяет охарактеризовать социальную философию Сулемана Канте как "философию новаторского традиционализма".

Приложение

В отличие от большинства других письменностей, созданных в Западной Африке в XX в., письмо Нко является алфавитом. Его 25 букв (или 28, после орфографической реформы) и десяток диакритических значков не представляют большой трудности для запоминания. Удивительна точность, с которой этот алфавит отражает фонологическую систему языка манинка. Сулемана Канте, формальное образование которого ограничивалось обучением в коранической школе его отца, сумел без единой ошибки установить инвентарь фонем и, что еще более поразительно, правильно отразил все значимые тонологические противопоставления этого языка - практически одновременно с тем, как к пониманию тональной системы языков манден подошли западные лингвисты [Welmers, 1949]¹³ .

Относительно происхождения знаков Нко существуют различные мнения. Некоторые гвинейцы, по-видимому, склонны возводить их к графическим символам тайного общества Кома (устное сообщение Жан-Лу Амселя). Однако сравнение Нко с арабским алфавитом не оставляет никаких сомнений в их генетическом родстве: большинство букв Нко легко идентифицируются как модификации соответствующих арабских графем. Изменения касаются ориентации знаков и упрощения их элементов, имеющего целью придать буквам "угловатый" вид. Еще одним важным аргументом в пользу происхождения Нко из арабицы является алфавитный порядок: можно сказать, что, за исключением гласных (которые сосредоточены в начале алфавита Нко), все буквы Нко унаследовали свои позиции из арабского алфавита. Все видимые расхождения обоснованы: 1) добавлением новых букв, необходимых для обозначения фонем манинка, отсутствующих в арабском алфавите (p, c,  ); 2) устранением графем, обозначающих арабские фонемы, отсутствующие в манинка (θ, h, x, д, z, s, q ); 3) тем, что графемы Нко, восходящие к арабским буквам для эмфатических согласных (s, d, t - очевидно, эти арабские графемы оказались более удобными для графической адаптации, чем их не-эмфатические корреляты), заняли места соот-

¹³ Конечно, показатели тонов, введенные Сулеманом Канте, отражают уровень реализации, а не глубинный, что делает нотацию недостаточно экономной. Однако самым важным остается тот факт, что ни одно значимое тональное противопоставление не было упущено.

стр. 37

ветствующих не-эмфатических согласных (s, d, t), в то время как эти последние были устранены.

Таблица

Соответствия букв арабского алфавита и алфавита Нко

В таблице представлен алфавит Нко в сравнении с арабским. Для каждой буквы указан ее порядковый алфавитный номер. Арабские буквы даны в "независимом" написании, за исключением тех случаев, когда прототипом соответствующей буквы

стр. 38

Нко послужил какой-то другой позиционный вариант графемы. Для тех букв Нко, которые были изменены при орфографической реформе, в качестве основных даны исходные варианты (более близкие к своим арабским прототипам), а "реформированные" начертания приведены в скобках. Арабские графемы, которые, по-видимому, не послужили прототипами букв Нко, даны в квадратных скобках.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Amselle J. -L. Le salut par l'ecriture. Un prophetisme ouest-africain, le N'ko // Diogene. N 177 (Janvier-Mars 1997).

Kaba Bentu Bakari. Kantθ Solomaana la saya (Смерть Сулемана Канте). Misiran, 1993.

Kantε Sulemaana. Nko k  d  -yidalan wala fasarilan haman k  d  f  lan Manden fodobakan yiriwanεn df  , ani Fadafinna Telebe jawo kan n'a kan sadamaba df  . a baεlεman da Baba Janε bolo. Misiran, 1992. (Словарь Нко на языке общем развитом манден, торговом языке Западной Африки и ее очаровательном языке / Под ред. Баба Дьане. (Написан в городе Канкан в 1962 г., опубликован в Египте в 1992 г.)

Kantε Sulemaana. Jibiriba fasa. (История Джибириба). Konakiri, 1980.

Kantε Sulemaana. Manden df  ff  kafa filanan. (История Манден. Кн. 2. Рукопись.). Konakiri, 1990.

Kantε Sulemaana. Manden df  ff  kunff  lf  mεn kε da Sonjada ko  ε. (История Манден. Кн. 1. To, что произошло до Сондьада). Misiran, 1991.

Kantε Sulemaana. Manden df  ff  kafa 3: Kurukanfuwa-Gbari kurundu lu, ani kafa 4: Mεn kε da Sonjada taminnε k  (История Манден. Книга 3/4: Законы Ассамблеи Куруканфува; То, что произошло после Сондьада). Misiran, 1992.

Kantε Sulemaana. Waaduu wala Gana kf  df  man df  ff  batf  mf  n. Kf  nakiri (Краткая история Вааду, или Древней Ганы). Konakiri, 1993.

Kantε Sulemaana. Soso Faamala df  ff  batf  mf  n. (Краткая история Империи Coco). Misiran, 1993.

Oyler D.W. For all those who say N'ko: N'ko literacy and Mande cultural nationalism in the Republic of Guinea. Ph.D.: University of Florida, 1995.

Vydrine V. Sur le "Dictionnaire Nko" // Mandenkan. 1996, N31.

Vydrine V. Lettres de Soulemane Kante et Maurice Houis // Mande Studies, 3, 2001, p. 133 - 146.

Welmers W.E. Tonemes and Tone Writing in Maninka // Studies in Linguistics. 1949, Vol. 7., N 1.

стр. 39

Автор: Ю. Н. ТИХОНОВ

© 2005

После своего бегства из Афганистана король Аманулла-хан с иностранной помощью длительное время пытался вернуться к власти в своей стране. Главным препятствием в реализации этого плана стала "узурпация" афганского престола Надир-шахом, который смог пресечь заговоры амануллистов и подавить восстания приграничных пуштунских племен. В этой борьбе за власть могущественный афганский клан Чархи возглавил борьбу амануллистов против нового короля. Бывший министр иностранных дел Афганистана в период правления Амануллы Гулям Сиддик-хан Чархи являлся признанным лидером амануллистов. Благодаря его энергии и обширным личным связям план свержения якобы проанглийской династии Яхья-хель периодически обсуждался на самом высоком уровне в СССР, Германии, Италии и Турции. Третий рейх в 1939 - 1940 гг. с помощью СССР пытался осуществить операцию "Аманулла", чтобы превратить Афганистан в плацдарм для подрывной деятельности против Британской Индии. Сиддик-хан был всегда в центре дипломатических интриг великих держав вокруг Афганистана в 1930 - 1945 гг.

История "большой игры" в Центральной Азии накануне и в годы Второй мировой войны до настоящего времени в отечественной и зарубежной историографии все еще изучена недостаточно. Значительная часть документов о тайной дипломатии великих держав в этом регионе до сих пор остается недоступной для востоковедов. С середины 90-х гг. XX в. в России после короткого периода открытия архивных фондов снова были введены ограничения на допуск исследователей к этим материалам, что вновь затормозило изучение международных отношений на Среднем Востоке. Однако, несмотря на все трудности, в течение последнего десятилетия в нашей стране накоплен достаточный объем новой информации, чтобы приступить к работе над ранее закрытыми темами. Одной из них является деятельность в эмиграции сторонников бывшего короля Афганистана Амануллы-хана¹ .

Амануллисты длительное время активно пытались заручиться поддержкой СССР, Турции, Италии и Германии для свержения "узурпатора" Надир-шаха² , основавшего новую афганскую королевскую династию Яхья-хель. Главную роль в этих интригах играл бывший министр иностранных дел Афганистана при Аманулле-хане Гулям Сиддик-хан Чархи (1894 - 1962 (?)), который был признанным лидером афганской эмигра-

¹ Аманулла-хан (1892 - 1960) - эмир (с 1926 г. - король) Афганистана в 1919 - 1928 гг. Провозгласил независимость своей страны от Англии. В 1921 г. заключил с Советской Россией договор о дружбе. Провел ряд популистских реформ, вызвавших сопротивление как реакционных сил, так и простого населения, которое страдало от увеличения налогового гнета. В условиях нарастающего в стране внутриполитического кризиса пытался удержаться у власти при военной помощи СССР. В 1928 г. вынужден был отречься от престола из-за мощного восстания в стране. Эмигрировал в Италию. Умер 26 апреля 1960 г. в Швейцарии.

² Надир-хан (после коронации - Надир-шах) (1883 - 1933) - афганский военный и политический деятель. В 1929 г. помощью пуштунских племен захватил Кабул и провозгласил себя королем. В 1933 г. был убит амануллистами.

стр. 40

ции в Европе. Его биография является летописью тайных акций амануллистов в Берлине, Москве, Анкаре и служит ценным источником при изучении политики европейских держав в отношении Афганистана накануне и в годы Второй мировой войны.

Когда в 1929 г. Надир-шах провозгласил себя королем Афганистана, Сиддик-хан проживал в Берлине и не поспешил вернуться на родину. Судя по его воспоминаниям, в этот период он и его братья оказались на перепутье. Аманулла, при котором произошло возвышение клана Чархи, потерял престол, а новый король всячески старался оттянуть, если не избежать, разрыва с этой самой влиятельной семьей в Афганистане. В данной ситуации Сиддик-хан "занял выжидательную позицию до окончательного выяснения его (Надира. - Ю. Т. ) курса в государственной политике" [Архив ФСБ РФ, л. 56]. Для афганского политика было также важно уберечь от возможных репрессий свою семью в Кабуле и попытаться спасти политическую карьеру братьев. В связи с этим Сиддик-хан письменно поздравил Надир-шаха с восшествием на престол, пожелал ему успехов в государственных делах и, ожидая развития событий, пока ничего не предпринимал.

Тем временем Надир-шах осторожно принимал меры для ослабления позиций клана Чархи в государственном аппарате Афганистана. В 1930 г. все братья Сиддик-хана потеряли свои прежние должности. Абдул Азис-хан³ был уволен с поста заместителя министра внутренних дел. Закончилась дипломатическая карьера Гуляма Джелани-хана⁴ , который был смещен с поста афганского посла в Турции. Гуляма Наби-хана⁵ отстранили от руководства афганской миссией в Москве и назначили послом в Анкару. Будущее самого Сиддик-хана было неясным, но одно очевидно: министром иностранных дел Афганистана, если в Кабуле у власти останется династия Яхья-хель, ему уже не бывать никогда. Утрата былого могущества кланом Чархи и потеря контроля над внешней и внутренней политикой Афганистана были закономерным следствием свержения Амануллы-хана, но Сиддик-хан и его близкие не захотели смириться с этим.

Летом 1930 г. братья Чархи встретились в Стамбуле. Видимо, именно тогда они окончательно приняли решение организовать заговор с целью свержения Надир-шаха, чтобы вернуть афганский престол Аманулле-хану. Сложная внутриполитическая обстановка в Афганистане, общее недовольство приграничных пуштунских племен так называемым проанглийским курсом нового короля, а также соперничество великих держав в Афганистане позволяли им надеяться на успех их замысла.

Осенью 1930 г. Сиддик-хан и Джелани-хан прибыли в Кабул. Надир-шах и его брат премьер-министр Хашим-хан встретили их доброжелательно и даже предложили им породниться. Однако под благовидным предлогом, что им неудобно перед народом стать родственниками королевской фамилии, оба Чархи отклонили это почетное и выгодное предложение. Ссылаясь на слабое здоровье, Сиддик-хан отказался также от службы в государственном аппарате [Архив ФСБ РФ, л. 58]. Таким обра-

³ Абдул Азис-хан Чархи (1891 - 1961) - военный и государственный деятель Афганистана. Генерал-лейтенант артиллерии. В 1923 - 1924 гг. - губернатор Лагмана. В 1926 г. - заместитель министра внутренних дел. В 1927 - 1928 гг. был министром внутренних дел. В 1928 г. - губернатор Мазари-Шарифа. В июле 1929 г. эмигрировал из Афганистана. В апреле 1930 г. вернулся в Кабул, но вскоре вновь уехал в Европу. Умер в 1961 г. в Берлине.

⁴ Гулям Джелани-хан Чархи (? - 1933) - афганский военный и дипломатический деятель. Генерал-майор. Командовал войсками в Мазари-Шарифе и Герате в 1921 - 1923 гг. С 1925 г. - афганский посол в Анкаре. Сражался против Бачаи Сакао. В 1929 г. вместе с Амануллой уехал в Италию. В 1930 г. вернулся в Кабул. В сентябре 1933 г. казнен.

⁵ Гулям Наби-хан Чархи (? - 1932) - афганский военный и государственный деятель, дипломат. В период гражданской войны 1928 - 1929 гг. активно поддерживал Амануллу-хана. В 1932 г. вернулся в Афганистан, чтобы подготовить государственный переворот в пользу Амануллы. По приказу Надира казнен в июне 1932 г.

стр. 41

зом, он дипломатично, не доводя дело до открытого разрыва, отказался служить династии Яхья-хель.

До начала 1931 г. Сиддик-хан прожил в Кабуле в качестве частного лица. Однако показное равнодушие к политике было для него всего лишь ширмой для подготовки антиправительственного заговора. Действовать приходилось крайне осторожно, так как Надир-шах не жалел денег на тайную полицию, которая бдительно следила за всеми явными и тайными амануллистами. Свою весомую лепту в разоблачение врагов нового режима вносила и британская разведка. Однако все попытки надировских и британских агентов добыть улики против Сиддик-хана оказались тщетными.

В апреле 1931 г. бывшего министра иностранных дел заподозрили, но не уличили в распространении в Кабуле писем Амануллы-хана [Adamec, 1975, p. 152]. Поэтому Надир-шах в июне 1931 г. назначил Сиддик-хана против его воли афганским послом в Германию. Фактически это была почетная ссылка.

Дальнейшие события показали, что Надир-шаху необходимо было выдворить из Афганистана Сиддик-хана и его брата, так как амануллисты успели договориться с некоторыми приграничными пуштунскими племенами о совместном вооруженном выступлении против кабульского правительства. Есть свидетельства, что и в афганской столице готовился мятеж против Яхья-хель. В историю Афганистана эта первая попытка реставрации власти Амануллы-хана вошла как "заговор Наби-хана".

В октябре 1932 г., формально примирившись с Надиром, в Кабул прибыл Гулям Наби-хан, который должен был руководить готовившимся переворотом, но в результате своей неосторожности погубил и себя, и запланированную операцию. О его деятельности было подробно известно афганскому правительству, так как, по донесениям в НКИД советского посла Л. Старка, среди приближенных Наби-хана "значительная часть людей была агентами надировской разведки" [АВП РФ, ф. 08, 1932, оп. 16, п. 154, д. 25, л. 35].

Надир-шах опередил заговорщиков. В ночь с 8 на 9 ноября 1932 г. в Кабуле прошли повальные аресты амануллистов. Наби-хана солдаты королевской гвардии на глазах у Надира забили до смерти прикладами винтовок. Джелани-хан был арестован. В результате принятых афганским правительством мер главные силы оппозиции в столице были уничтожены.

Разумеется, после раскрытия заговора Сиддик-хан и его брат Азис-хан были изгнаны с дипломатической службы. Новым послом Афганистана в Берлине стал родной брат Надир-шаха, Сардар Мухаммад Азиз-хан⁶ .

Гибель брата потрясла Сиддик-хана. Чтобы вновь обрести силу духа, он в мае 1933 г. посетил Мекку, а затем в июне приехал в Стамбул для встречи с братом Азизом. Вместе они приняли решение продолжить борьбу за восстановление в Афганистане власти Амануллы. Необходимо учесть, что по закону кровной мести Чархи были обязаны отомстить за смерть Наби-хана.

В 1933 г. в Европе и в Афганистане, по меткому выражению американского историка Л. Адамеца, началась "политическая вендетта", в ходе которой были убиты Сардар Мухаммад Азиз-хан и сам король Надир-шах [Adamec, 1974, p. 195 - 197]. Какова была роль братьев Чархи при подготовке этих политических убийств, сказать трудно. Неоспорим сам факт, что Надир-шах и Мухаммад Азиз-хан погибли как "кровники" клана Чархи. В ответ в Кабуле был казнен Джелани-хан Чархи, а вся семья Сиддик-хана, включая четверых малолетних сыновей, была посажена под арест.

Еще до смерти Надир-шаха Аманулла-хан и Сиддик-хан в июле 1933 г. попытались получить от Турции и СССР военную помощь для свержения "узурпатора". Пер-

⁶ Мухаммад Азиз-хан (1887 - 1933) - афганский дипломат. С 1929 г. - посол в Москве. В 1933 г. назначен Надир-шахом послом в Берлин.

стр. 42

воначально переговоры Амануллы с турецким президентом Мустафой Кемалем Ататюрком проходили вполне успешно. Вскоре в советское консульство в Стамбуле прибыл Сиддик-хан. Советским дипломатам он заявил: "В Афганистане готовится восстание амануллистов. Все необходимые приготовления к перевороту закончены, и успех восстания обеспечен. Центром восстания избран Джелалабад, а плацдармом действий - Северный Афганистан с центром в Мазари-Шарифе. Вмешательство англичан, якобы, исключено, так как они заняты восстаниями (пуштунов. - Ю. Т. ) в Северо-Западной Индии. Аманулла говорил с Кемаль-пашой, последний относится к перевороту благосклонно" [АВП РФ, ф. 08, 1933, оп. 16, п. 154, д. 20, л. 5]. Через своего посланника Аманулла просил обеспечить ему проезд на родину. До конца августа 1933 г. Аманулла-хан четыре раза встречался с Ататюрком. Во время последнего свидания с турецким президентом экс-король якобы сообщил ему, что Советский Союз "обещал ему полную поддержку в свержении Надира" [АВП РФ, ф. 08, 1933, оп. 16, п. 154, д. 20, л. 6]. В ответ турецкий политик с сожалением согласился поддержать восстание амануллистов, чтобы "ускорить развязку и не быть простым наблюдателем гражданской войны в Афганистане". Одновременно Ататюрк высказался в пользу сохранения стабильности в Центральной Азии.

Главным инициатором и организатором переговоров с турецким и советским правительствами в 1933 г. был Сиддик-хан. По сведениям французской военной разведки, он поддерживал контакты с советскими дипломатами в Стамбуле и организовал встречу между амануллистами и представителями СССР в местечке Киреч-Бурну. Кроме того, лидер афганской оппозиции оплатил из своих средств поездку в Москву некоего Джаффар-хана, который провел тайные переговоры с советским правительством.

В августе 1933 г. Сиддик-хан встретился с полпредом Я. Сурицем на его даче под Стамбулом. Посол СССР заявил афганцу, что "обстановка для такого дела (восстания против Надир-шаха. - Ю. Т. ) сейчас неподходящая и необходимо... подождать" [Архив ФСБ РФ, л. 65]. Получив отказ, Сиддик-хан в сентябре 1933 г. покинул Стамбул и временно прекратил контакты с представителями СССР и Турции, которые не могли в тот момент идти на открытый разрыв с Англией, ставленником которой был Надир-шах.

Однако убийство Надир-шаха в Кабуле дало амануллистам новую надежду на скорое свержение династии Яхья-хель и реставрацию власти Амануллы. Бывший афганский король через европейскую прессу сразу же после смерти своего противника оповестил мир о своей готовности вернуться на родину и "служить всеми силами своей стране" [АВП РФ, ф. 08, 1933, оп. 16, п. 154, д. 30, л. 30]. Коронованному изгнаннику очень хотелось верить, что его судьба изменится к лучшему, и он вновь взойдет на кабульский престол. Поэтому осенью 1933 г. Сиддик-хан по указанию Амануллы-хана выехал на итальянском пароходе в Батум, чтобы из этого города по первому сигналу экс-короля сразу же отбыть в Ташкент, а затем, очевидно, и в Афганистан. Но афганский премьер-министр Хашим-хан⁷ , ставший при молодом короле Захир-шахе⁸ фактическим правителем страны, смог удержать ситуацию под контролем. Иллюзорный план Амануллы вновь рухнул. Сиддик-хан вынужден был вернуться в Берлин.

Выбор Германии для проживания в эмиграции в значительной степени был вынужденной мерой, так как Сиддик-хан после прихода нацистов к власти не смог пере-

⁷ Мохаммад Хашим-хан (1886 - 1953) - государственный и дипломатический деятель Афганистана. Сводный брат Надир-шаха. 1916 г. - наместник в Герате, 1919 - 1920 гг. - губернатор Джалалабада и Восточной провинции. В 1924 - 1926 гг. - посол в Москве. С 1929 г. по 1946 г. - премьер-министр Афганистана.

⁸ Захир-шах (род. 1914) - сын короля Надир-шаха. С 1933 по 1973 г. - король Афганистана.

стр. 43

вести за рубеж свое состояние, неосмотрительно вложив большую его часть в немецкие активы: в Берлине ему принадлежали два доходных дома и паи в капитале двух небольших предприятий. В 1933 г. германское правительство приняло жесткие меры, чтобы избежать утечки денег из страны. В 1934 г. Сиддик-хан попытался вырваться из Третьего рейха. Он добился аудиенции у германского министра иностранных дел К. Нейрата, чтобы получить с его помощью разрешение на выезд с семьей в Швейцарию или Сирию, а также перевод своих средств в эти страны. Однако все усилия афганского политика закончились безрезультатно. Таким образом, Сиддик-хан оказался "прикован" к своему состоянию в Германии.

Невозможность вырваться из Германии компенсировалась для Сиддик-хана поездками в Италию, где проживал Аманулла-хан, часто приглашавший своего соратника к себе в гости. В 1934 г. отношения между экс-монархом и его бывшим министром еще более укрепились и, возможно, переросли в дружбу. Так, Сиддик-хан в этом году восемь месяцев гостил у Амануллы и даже породнился с ним, взяв в жены сестру супруги венценосного изгнанника [Архив ФСБ РФ, л. 65]. Будущее показало, что Хурия-ханум стала верной и мужественной спутницей жизни лидера амануллистов.

Длительное пребывание Сиддик-хана в Италии было продиктовано не столько нежеланием возвращаться в Германию, сколько угрозой, нависшей в 1934 г. над Амануллой и им самим. По приказу Хашим-хана, желавшего отомстить за смерть своих братьев, в Афганистане были сформированы две террористические группы, которые должны были ликвидировать Амануллу-хана и лиц из его ближнего окружения. Советская разведка оперативно получила эту информацию и приняла меры, чтобы сохранить жизнь экс-королю.

В январе 1934 г. советское посольство в Италии получило из НКИД указание предупредить бывшего афганского монарха о нависшей над ним угрозе. В своей телеграмме заместитель наркома иностранных дел СССР Л. Карахан сообщил советскому послу в Риме В. Потемкину, что в Европу выехал Алла Наваз-хан⁹ , "получивший задание организовать убийство Амануллы" [АВП РФ, ф. 071, 1934, оп. 16, п. 170, д. 3, л. 9].

В течение первого полугодия 1934 г. советская сторона бдительно следила за всеми шагами Хашим-хана, который упорно стремился отомстить за убийство брата. Во многом благодаря противодействию Москвы все попытки ликвидировать афганского экс-короля закончились провалом. Предупрежденный советской стороной Аманулла-хан обратился за защитой к властям Италии. Вскоре Алла Наваз-хан и его люди были арестованы итальянской полицией, изъявшей у них оружие [АВП РФ, ф. 071, 1934, оп. 16, п. 170, д. 3, л. 26]. Разразился международный скандал.

В том же 1934 г. попытка покушения на жизнь Амануллы едва вновь не повторилась. Видимо, полиции и спецслужбам Италии в то время пришлось приложить массу усилий для его охраны. Степень участия советской разведки в обеспечении безопасности бывшего афганского короля в настоящее время установить невозможно, но, вполне вероятно, что она не ограничивалась лишь передачей секретной информации из Кабула. В результате родня Надир-шаха, видя безрезультатность своих попыток, вынуждена была отказаться от планов расправиться не только с Амануллой, но и с Сиддик-ханом, который был целью номер два для людей Хашим-хана¹⁰ .

⁹ Алла Наваз-хан - афганский государственный деятель и дипломат. Выходец из Мультана (Британская Индия). В 1915 г. с группой индийских студентов-мусульман тайно проник в Афганистан, чтобы с территории этой страны организовать вооруженное антибританское восстание в Индии. В 1919 г. участвовал в третьей англо-афганской войне. В 1929 г. стал доверенным лицом Надир-шаха, которому оказал большую помощь в борьбе за власть. В 1933 - 1945 гг. был афганским послом в Германии.

¹⁰ Германская полиция располагала некоторыми сведениями, что Алла Наваз-хан пытался организовать покушение на Сиддик-хана. В связи с этим Наваз-хан долгое время не мог получить аккредитацию в качестве афганского посла в Третьем рейхе.

стр. 44

Позицию СССР в минуту грозящей ему опасности экс-король и его окружение восприняли как готовность Кремля оказать им помощь в борьбе против надиристов. 21 февраля 1934 г. в советское посольство в Риме прибыл секретарь Амануллы, который просил передать в Москву ряд просьб его господина. Советник полпредства Л. Гельфанд изложил их в своем донесении в НКИД, в котором отметил: "Аманулла считает, что в последнее время его акции для возвращения на престол весьма значительно возросли. Подготовляемые против него покушения являются иллюстрацией роста его популярности. Он не считает для себя возможным бездеятельное пребывание в Риме и хочет активизировать подпольную работу в Афганистане" [АВП РФ, ф. 10, 1934, оп. 9, п. 36, д. 19, л. 25]. Для этого свергнутый афганский монарх просил у Москвы разрешить 2 - 3 его эмиссарам находиться в районе советско-афганской границы с целью установления контактов с амануллистами в Афганистане и переправки им различной агитационной литературы. При этом Аманулла-хан хотел, чтобы расходы на печатание и доставку этих листовок взял на себя СССР. Дальнейшие события показали, что главная роль в новых интригах Амануллы-хана опять отводилась Сиддик-хану.

Видимо, советское правительство не спешило с ответом на просьбы экс-короля, поэтому в июне 1934 г. Сиддик-хан "случайно" встретился в поезде с министром иностранных дел СССР М. Литвиновым, возвращавшимся из Женевы. В ходе их беседы Сиддик-хан напомнил главе НКИД о пожеланиях Амануллы-хана. Чтобы ускорить переговоры по широкому кругу вопросов, афганец просил разрешить ему приезд в Москву. Прибыв в Москву, М. Литвинов доложил в Политбюро ЦК ВКП (б) о содержании его беседы с Сиддик-ханом. 15 июля 1934 г. этот главный партийный орган разрешил "выдать нескольким афганским эмигрантам (10 - 12 человек) транзитные визы в Афганистан с правом остановки в СССР на один месяц" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 16, л. 110]. Временный приезд Сиддик-хана в советскую столицу был также санкционирован. Одним словом, Сталин разрешил амануллистам начать их деятельность в среднеазиатских республиках, чего и добивался Аманулла. Кроме того, Кремль был готов обсудить возможность дальнейших контактов с экс-королем и его сторонниками. В марте 1935 г. советский посол в Германии Я. Суриц обещал Сиддик-хану, что его отъезд в СССР будет ускорен [АВП РФ, ф. 071, 1939, оп. 21, п. 189, д. 6, л. 61].

По воспоминаниям двоюродного брата Амануллы-хана Мухаммеда Рахима, амануллисты даже готовились в 1935 г. провести в Москве своей съезд. Однако Сиддик-хану неожиданно было отказано в советской визе. Многообещающие для Амануллы контакты с советской стороной вдруг прервались. Вероятнее всего, Сталина насторожило сотрудничество Амануллы-хана с фашистской Италией: во время захвата Эфиопии экс-король выступил по радио с призывом к мусульманам этой страны перейти на сторону Муссолини.

С началом Второй мировой войны фашистское руководство Германии попыталось с помощью амануллистов спровоцировать мощное вооруженное восстание пуштунов на индо-афганской границе, чтобы сковать британские силы в Индии. Германский МИД совместно с Абвером разработал операцию "Аманулла", которая предполагала реставрацию власти бывшего короля в Афганистане при содействии Третьего рейха и СССР. Соавтором данного плана являлся Сиддик-хан, который предложил сформировать под его руководством Совет в русском Туркестане отряд в 1 - 2 тыс. человек для вторжения в Афганистан [Glasneck, Kircheisen, 1968, S. 214 - 218; Hauner, 1981, p. 159 - 172; Тихонов, 2003, с. 80 - 95]¹¹ .

¹¹ Автор хотел бы обратить внимание на "труд" А. Б. Оришева "Политика фашистской Германии в Афганистане" (Елец, 2000). В этой книге, изданной по решению Ученого совета Елецкого государственного университета от 23.11.2000 г., с текстовыми совпадениями изложен материал, включая эпизод по операции "Аманулла", опубликованный ранее в статьях Тихонова Ю. Н. в 1993 - 1999 гг. Оставляем это все на совести А. Б. Оришева.

стр. 45

17 октября 1939 г. Сиддик-хана пригласил в свой служебный кабинет начальник Ближневосточного отдела германского МИД В. Хентиг¹² , который предложил афганцу "взять на себя инициативу по подготовке восстания в Афганистане для свержения правящей господствующей там династии Надир-шаха и возвращения в Кабул бывшего короля Амануллы-хана..." [Архив ФСБ РФ, л. 92].

В этот же день по своей инициативе Сиддик-хан посетил советское посольство в Берлине, чтобы получить визу для поездки в Москву. Советнику А. Кобулову он заявил, что "...хотел бы поговорить в Москве об изменении правопорядка в Афганистане при помощи Советского Союза" [АВП РФ, ф. 071, 1939, оп. 21, п. 189, д. 6, л. 61]. Сиддик-хан сообщил также о своей предстоящей поездке к Аманулле в Италию, где он хотел пробыть 3 - 4 дня, и попросил предоставить ответ на свою просьбу ко времени его возвращения в Германию. Видимо, афганский политик был убежден, что в СССР для ведения переговоров о реставрации власти Амануллы-хана в Афганистане пошлют именно его.

Будучи уверенным в скором отъезде Сиддик-хана в Москву, Аманулла-хан решился в качестве платы за помощь отдать Советскому Союзу афганский Туркестан, но при условии, что Москва гарантировала бы возвращение Афганистану северо-западных районов Британской Индии [Hauner, 1981, p. 169 - 170]. На встрече в итальянском г. Больцано с Сиддик-ханом было условлено, что после получения согласия Москвы Аманулла-хан "переедет в Ташкент, а по занятии Мазари-Шарифа обратится как король Афганистана с призывом к населению о всеобщем восстании и вслед за войсками двинется на Кабул" [Архив ФСБ РФ, л. 98].

В декабре 1939 г. министр иностранных дел Германии Й. Риббентроп назначил для переговоров с В. Молотовым специалиста по Восточной Европе П. Клейста. Этот дипломат был информирован лишь в самых общих чертах об операции "Аманулла", что значительно затрудняло выполнение его миссии. 12 декабря 1939 г. перед отправкой Клейста в СССР в Берлине состоялось совещание представителей министерства иностранных дел Хентига, начальника Политического отдела Т. Хабихта, референта по арабским странам Ф. Гроббы и руководителя Абвера адмирала В. Канариса. Во время обсуждения перспектив операции "Аманулла" Канарис и Гробба скептически отнеслись как к возможности возвращения к власти Амануллы-хана, так и к кандидатуре самого Сиддик-хана. Несмотря на расхождения во мнениях, все же было принято решение "в ближайшее время отправить Гуляма Сиддика в Москву в сопровождении Клейста ... с целью достижения окончательного соглашения с Советской Россией" [Akten..., 1969, S. 415]. Однако на переговоры с В. М. Молотовым Клейст поехал один: отправить в Москву Сиддик-хана, который знал все детали операции "Аманулла", германская сторона не решилась.

¹² Хентиг Вернер Отто (1886 - 1984) - германский дипломат. В 1911 - 1914 гг. служил на различных постах в немецких посольствах в Пекине, Стамбуле и Тегеране. В начале Первой мировой войны, будучи кавалерийским офицером, воевал на Восточном фронте. В 1915 - 1916 гг. являлся одним из руководителей германской военно-дипломатической миссии в Афганистан. В 1917 г. - сотрудник немецкого посольства в Турции. В 20-х гг. в период Веймарской республики работал по линии германского МИД в Таллине, Москве, Софии. В 1928 - 1933 гг. - немецкий генеральный консул в Сан-Франциско (США). В 1934 г. - посол в Колумбии, в 1936 - посол в Нидерландах. В 1937 г. был назначен начальником Ближневосточного отдела МИД. В 1937 - 1939 гг. посетил многие арабские страны. В сентябре 1939 г. был назначен Й. Риббентропом послом в Афганистан, но из-за противодействия СССР и Великобритании афганское правительство так и не дало ему агремана. После нападения фашистской Германии на Советский Союз был назначен представителем министерства иностранных дел в войска вермахта на южном участке советско-германского фронта. В 1945 - 1946 гг. находился в американском лагере для военнопленных. С 1952 г. - посол ФРГ в Индонезии. В 1954 - 1960 гг. - советник при короле Саудовской Аравии. (Автор данной публикации благодарит Милана Хаунера за предоставленную информацию о В. Хентиге.)

стр. 46

Хабихт прекрасно понимал, что Клейст не сможет добиться от советского правительства помощи при реализации плана "Аманулла". Для миссии в Москву был необходим человек, знавший все хитросплетения секретных контактов между СССР и амануллистами за последние десять лет, а также имевший личные знакомства с кремлевским руководством. Поэтому уже 12 декабря Хабихт отправил телеграмму немецкому послу в СССР Ф. Шуленбургу, в которой просил помочь Клейсту добиться от руководства Советского Союза разрешения на приезд Сиддик-хана [Akten..., 1969, S. 409]. Выполнить эту задачу германским дипломатам в Москве не удалось, так как советская сторона отказалась от участия в немецкой авантюре в Центральной Азии. В связи с этим 5 марта 1940 г.. Шуленбург заявил Молотову, что вопрос об Афганистане "снимается совсем" [АВП РФ, ф. 06, 1940, оп. 2, п. 14, д. 155, л. 40].

Аманулла-хан и его окружение всегда были под пристальным наблюдением британской разведки, которая делилась своими сведениями с Хашим-ханом. Практически все намерения и поездки экс-монарха и Сиддик-хана рано или поздно становились известны английскому правительству, а затем и его афганскому партнеру. Индийская политическая разведка (ИПР) смогла выяснить в общих чертах план операции "Аманулла". ИПР также получила разведданные о переписке между Молотовым и Риббентропом и предстоящей поездке Сиддик-хана в Москву, что окончательно убедило Лондон в том, что Германия добилась разрешения на проход своих войск и провоз вооружения через территорию СССР с целью свержения династии Яхья-хель и реставрации власти Амануллы-хана. В это же время английское разведывательное бюро в Пешаваре получило ложные данные о том, что Сиддик-хан приехал в советскую Среднюю Азию из Европы с 20 немецкими офицерами, с которыми осматривал границу по Амударье [Hauner, 1981, p. 171]. Кроме того, один из советских агентов в Афганистане передал в Москву, что афганское руководство располагало сведениями о возможном приезде в СССР самого Амануллы-хана.

Эта информация побудила афганское правительство принять ответные меры. 21 марта 1940 г. в Кабуле советскому послу К. Михайлову был вручен меморандум о враждебной династии Яхья-хель деятельности Сиддик-хана. А 23 марта афганский посол в Москве Ахмад-хан¹³ встретился с В. М. Молотовым и сообщил ему, что афганское правительство располагает информацией о деятельности Сиддик-хана, который "организует через Советский Союз и Германию интриги против Афганистана". В ответ на это В. М. Молотов заявил: "Высказанное послом сообщение является явной выдумкой. Советское правительство не интересуется Гулям Сайдыком (так в документе. - Ю. Т. ) и не имеет с ним никаких отношений" [Документы..., 1995, с. 170]. Последняя попытка амануллистов свергнуть династию Яхья-хель при содействии СССР потерпела крах. С этого момента все надежды амануллистов были связаны с победой стран "оси" над Великобританией и СССР.

Фашистское руководство Германии лишь временно отказалось от плана превратить Афганистан в плацдарм для вторжения в Британскую Индию. Сиддик-хан с 1940 г. за солидное жалованье стал негласным консультантом германского министерства иностранных дел. Особенно часто к его услугам внешнеполитическое ведомство Третьего рейха прибегало в 1941 - 1942 гг. Так, когда в октябре 1941 г. СССР и Англия потребовали от Хашим-хана высылки подданных фашистских государств, и возникла угроза закрытия дипломатических миссий Германии и Италии в Кабуле, Сиддик-хан рекомендовал немецким дипломатам, чтобы они сами по своей воле выехали из Афганистана. Одновременно он предоставил германской стороне имена верных ему лю-

¹³ Султан Ахмад-хан - афганский дипломат. В 1926 - 1927 гг. - на работе в центральном аппарате министерства иностранных дел Афганистана. С 1928 г. - посол в Тегеране. С 1930 г. - посол в Турции. В 1938 - 1946 гг. - посол в Москве. В 1952 - 1953 гг. - министр иностранных дел Афганистана.

стр. 47

дей среди племени момандов, у которых немцы могли бы укрыться, если бы они решились вырваться из Кабула и начать партизанские действия в зоне пуштунских племен [Schnabel, 1968, S. 124]. Следует отметить, что вся указанная информация и другие сведения предоставлялись предусмотрительным лидером амануллистов лишь германскому министерству иностранных дел, а не Абверу. После окончания Второй мировой войны эта предосторожность спасла жизнь Сиддик-хану.

В конце войны Сиддик-хан и его семья, спасаясь от бомбардировок и штурма Берлина Красной Армией, жили в небольшом немецком городке Либерозе, который оказался в советской зоне оккупации Германии. К встрече с офицерами советской контрразведки лидер амануллистов подготовился основательно: он уничтожил всю переписку и деловые бумаги. Тщательной ревизии подверглись фотографии, на которых Сиддик-хан был запечатлен со многими политическими деятелями Европы и Востока. Фотокарточки, где он был снят вместе со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым, Сиддик-хан постоянно носил при себе, так как они служили ему своеобразной охранной грамотой. Доказательств сотрудничества афганца со спецслужбами Третьего рейха у советских контрразведчиков не было, поэтому его с семьей вывезли в Москву как гражданина иностранного государства, временно проживавшего в Германии.

По иронии судьбы Сиддик-хан прибыл в Москву в одном вагоне со своим злейшим врагом, послом Алла Наваз-ханом, который в пути старался выяснить, зачем везут в Москву противника династии Яхья-хель. В свою очередь, Сиддик-хан, чувствуя нависшую над ним опасность, приложил все усилия, чтобы войти в доверие к своему высокопоставленному попутчику. Видимо, уже тогда он стал демонстративно каяться в ранее содеянном и просить вернуть ему гражданство Афганистана. По всей вероятности, оба афганца прекрасно понимали цели друг друга и с восточным коварством поддерживали видимость дружеских отношений между ними.

25 мая 1945 г. Сиддик-хан с семьей был доставлен в Москву и поселен в бараке Военно-пересылочного пункта. Он сразу же стал требовать переселить его в гостиницу. Вновь выручили фотографии. Вскоре он уже жил в гостинице "Савой". Как и любой иностранец в то время, Сиддик-хан находился под негласным надзором НКВД, но не был под домашним арестом. Лидер амануллистов свободно передвигался по Москве, переписывался с оставшимися в Германии родственниками и даже встречался с иностранными дипломатами. На Гоголевском бульваре он периодически виделся с Алла Наваз-ханом, который играл роль посредника между ним и афганским посольством.

В июне 1945 г. Сиддик-хан несколько раз посещал дипломатическую миссию своей страны в Москве. Во время одного из таких визитов афганский посол Султан Ахмад-хан заставил его на Коране присягнуть на верность королю Захир-шаху [Архив ФСБ РФ, л. 87]. 8 июля 1945 г. в Кабуле был опубликован королевский указ о помиловании Сиддик-хана и возвращении ему афганского гражданства.

Зная Сиддик-хана, клан Яхья-хель не питал никаких иллюзий по поводу его клятв и раскаяний. Захир-шаху и Хашим-хану был важен факт публичного покаяния злейшего врага правящей династии, чтобы окончательно сломить волю к борьбе у приверженцев Амануллы-хана как внутри страны, так и за рубежом. Справедливо опасаясь, что лидер амануллистов, вернувшись на родину, вновь возобновит свою антиправительственную деятельность, афганская сторона попросила советское правительство поскорее вернуть Чархи в Германию [АВП РФ, ф. 015, 1945, оп. 3, п. 4, д. 1, л. 79].

Позднее, будучи уже арестованным НКВД, Сиддик-хан на допросах откровенно признал, что примирение между ним и надиристами невозможно. Во время допроса 1 апреля 1946 г. следователь коснулся эпизода присяги Сиддик-хана на Коране королю Захир-шаху. В ответ подследственный заявил: "Священный Коран учит, что если

стр. 48

две стороны примиряются, то каждая из сторон обязана искренне и до конца выполнить свои обязательства. В противном случае, по учению Корана, они теряют всякую силу. Между тем король Афганистана Захир-шах использовал мое бедственное положение в своих пропагандистских целях, объявил в газетах, что я просил у него помилования, и он даровал мне прощение, а фактически оставил по-прежнему в тюрьме всех моих родственников и детей от первой жены, убитой его сторонниками, то есть остался моим прежним врагом. Следовательно, в соответствии с учением Корана, я считаю свою клятву односторонней и недействительной и оставляю за собой свободу действий" [Архив ФСБ РФ, л. 87].

Арест Сиддик-хана в Москве еще раз продемонстрировал, что заговорщику международного масштаба необходимо всегда быть готовым к крутым поворотам судьбы. До конца 1945 г. ему и его семье в СССР ничего не угрожало, так как доказательств его сотрудничества с германской разведкой у советских спецслужб не было. Более того, у руководства НКВД были определенные планы по использованию лидера амануллистов. Так, министр госбезопасности В. Меркулов полагал, что Чархи "из числа амануллистов является наиболее авторитетной и крупной политической фигурой и может в будущем, при подходящей обстановке, оказаться нам полезным, несмотря на наличие некоторых отрицательных и неясных моментов в его деятельности за время пребывания в Германии". Судя по некоторым данным, с Сиддик-ханом за период его вынужденного проживания в советской столице установили контакты представители НКВД и министерства иностранных дел.

Однако тот же Меркулов, когда в руки советских контрразведчиков попал единственный документ, из которого явствовало, что Сиддик-хан предоставил в распоряжение германского посольства в 1941 г. список верных ему людей, направил 10 ноября 1945 г. Л. П. Берии рапорт с предложением пересмотреть первоначальный план использования афганского эмигранта, а его самого "арестовать как немецкого шпиона, а его семью, состоящую из жены и троих детей, передать афганскому посольству в Москве для отправки в Афганистан". 6 марта 1946 г. Сиддик-хан был арестован [Архив ФСБ РФ, Л. 12].

Уже на следующий день Хурия-ханум написала письмо на имя И. В. Сталина с просьбой освободить ее супруга. Этого не произошло, но условия содержания Сиддик-хана в тюрьме стали более сносными. Жена смогла передать ему теплые вещи, крайне дефицитные в 1946 г., консервы и даже ватное одеяло. Самое главное: во время допросов из него не пытались "выбить" признательные показания, а стремились получить как можно больше достоверной информации об его прошлом. В заключении Сиддик-хан упорно отрицал сотрудничество с германской разведкой и при любом удобном случае подчеркивал, что в своей деятельности Аманулла-хан и он всегда ориентировались на Советский Союз, которому они не принесли никакого вреда. Продуманное и стойкое поведение афганца во время следствия сыграло свою роль в его спасении.

Окончательно его дальнейшая судьба определилась летом 1946 г., когда афганское правительство твердо решило урегулировать с СССР пограничный вопрос. В связи с этим 6 июня 1946 г. И. В. Сталин наконец-то принял посла Ахмат-хана по его просьбе. Впервые с 1938 г. афганский дипломат смог встретиться с главой советского государства лично. Данная встреча означала, что в советско-афганских отношениях наметился важный поворот к лучшему. Две страны выходили на новый, более высокий уровень отношений. Чтобы ускорить этот процесс, необходимо было окончательно избавиться от груза прошлого.

В связи с этим Сталин во время беседы с Ахмат-ханом подверг резкой критике Амануллу-хана за его непродуманные реформы в Афганистане. Афганский посол с готовностью согласился с тем, что бывший монарх был "глупым человеком". Таким

стр. 49

образом, Сталин дал понять афганской стороне, что советское правительство окончательно отказывается от какой-либо поддержки Амануллы. В свою очередь, афганский посол выразил готовность ускорить "решение пограничного вопроса". Сталин пообещал, что "переговорит с Молотовым и выяснит, сколько времени потребуется для решения этого вопроса" [РГАСПИ, ф. 588, оп. 11, д. 251, л. 3]. Территориальная проблема, несколько десятилетий осложнявшая советско-афганские отношения, была решена за несколько минут. После этого Ахмад-хан стал настойчиво просить И. В. Сталина освободить Сиддик-хана и "разрешить ему выехать, куда он хочет".

В этот момент в кабинет Сталина вошел Молотов, видимо опоздавший к началу приема афганского посла. О Сиддик-хане советский министр иностранных дел сообщил, что "в отношении Гулям Садыка (так в документе. - Ю. Т. ) следственные органы выясняют сейчас его связи с немцами". Ахмад-хан заявил, что лидер амануллистов не мог сотрудничать с немцами и "не наносил никакого ущерба Советскому Союзу". И. В. Сталин пообещал освободить Сиддик-хана, после чего афганский дипломат сразу же удалился.

Решение пограничного вопроса между СССР и Афганистаном было убедительным доказательством того, что афганское правительство взяло курс на сближение с северным соседом. В этих условиях закулисные интриги с амануллистами для Кремля были уже не нужны. В итоге 14 июля 1946 г. Сиддик-хан был освобожден и выслан с семьей в Восточную Германию, где за ним и его окружением был установлен тщательный надзор. Ему вернули его собственность, которую он сохранил даже после образования ГДР, что позволило ему с семьей жить в достатке на собственной вилле. После долгих лет борьбы и интриг он признал свое поражение и, вероятно, обрел покой. Даже с Амануллой он больше не поддерживал отношений. Сиддик-хан, забытый как бывшими соратниками, так и могущественными врагами, умер в 1962 г. в ГДР.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ).

Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (Архив ФСБ РФ). Д. 8234. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Документы внешней политики СССР. Т. XXIII. Ч. 1. М.: Международные отношения, 1995. Тихонов Ю. Афганская война Третьего рейха. М.: Олма-Пресс, 2003.

Adamec L.W. Afghanistan's Foreign Affairs to the Mid-Twentieth Century. Tucson (Arisona): The Univ. of Arisona Press, 1974.

Adamec L.W. Historical and Political Who's Who of Afghanistan. Graz: Akad. u. Verlag, 1975.

Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918 - 1945. Serie D. Bd. VIII. Bonn: Vandenhoek-Ruprecht, 1969.

Glasneck J., Kircheisen I. Turkei und Afghanistan. Brennpunkte der Orientpolitik im Zweiten Weltkrieg. Berlin: Deutscher Verlag der Wissenschaft, 1968.

Hauner M. India in Axis Strategy. Germany, Japan and Indian Nationalists in the Second World War. Stuttgart: Klett-Cotta, 1981.

Schnabel R. Tiger und Schakal. Wien: Europa Verlag, 1968.