Нет ни одного государства, образовавшегося на развалинах СССР, которое не заявило бы о своем стремлении создать современное открытое общество и соответствующее ему демократическое светское государство западного типа. Тем не менее практически в каждом из них установились различные варианты "авторитарной" политической модели, основанной на режиме личной власти политических лидеров (президентов). Это относится и к республикам посткоммунистической Центральной Азии, президенты которых, персонифицируя идеологию независимости, "присвоили функции, которые были типичны для генеральных секретарей коммунистической партии в течение советской эры" ¹ .

Сказанное, со всеми оговорками, следует отнести и к современному Кыргызстану, который при наличии многопартийности, свободы прессы и других атрибутов либерализма действительно выглядит "островком демократии" в постсоветской Средней Азии ² . В то же время монополизация политической власти в руках ближайшего окружения президента Кыргызстана Аскара Акаева, закрытие ряда оппозиционных газет, недемократический механизм изменения действующих конституционных норм и массовый размах коррупции, особенно во время избирательных кампаний 1995 и 1999 гг. ³ , показывают, что в этом смысле ситуация в Кыргызстане мало чем отличается от положения в большинстве бывших советских республик.

Что же лежит в основе "авторитарной трансформации" политического режима в Кыргызстане и других среднеазиатских государствах? Являемся ли мы свидетелями просто болезненного "перехода" от советской коммунистической к западной либеральной модели? Либо речь идет об "отторжении" местной традиционно-культурной средой несоответствующих ей либерально-демократических институтов? Наконец, имеем ли мы дело с тем или иным вариантом синтеза местных традиционных (или скорее неотрадиционных) и привнесенных социально-политических институтов? Любой из этих подходов требует рассмотрения сущности "кыргызского" (как и среднеазиатского в целом) авторитаризма и местного варианта плюрализма с точки зрения как постсоветской, так и цивилизационной перспектив.

ЭТНОСОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ В СОВРЕМЕННОМ КЫРГЫЗСТАНЕ

На первый взгляд, содержание политических процессов в современном Кыргызстане лежит во взаимоотношениях основных фракций правящего слоя: старой партийно- государственной номенклатуры и новой ("либерально- демократической") элиты, выдвинувшейся на политическую арену на взлете горбачевских реформ. Президент Кыргызстана А. Акаев именно под этим углом рассматривает природу политических конфликтов в стране. Как он заявил в одном из своих выступлений, "в вы-

стр. 83

работке курса реформ мы не ошиблись. Но они пробуксовывают из-за противодействия коррумпированных чиновников и нежелания работать" ⁴ .

Однако противоречия между "старой" и "новой" политическими элитами образуют лишь внешний, видимый слой современной кыргызской политики. Реальный механизм политических конфликтов в стране дополнен сложной системой традиционных и неотрадиционных отношений, которая включает несколько уровней. На общенациональном уровне она представлена имеющим глубокие исторические корни конфликтом между "аристократической" северокыргызской и "менее аристократической" южнокыргызской субэтническими общностями.

Политическое противостояние этих общностей имеет и социально-структурный аспект. В то время как "северяне" располагают сильной племенной организацией (включавшей семьи аристократии и их рабов-кулов), племенная организация у южан является довольно "рыхлой", а их основным социальным институтом были и остаются сильные семейно-родовые группы. В советское время именно "пролетарский юг" в противовес "феодально- аристократическому северу" был источником рекрутирования советской партийно-государственной номенклатуры.

В советскую и постсоветскую эпоху противоречия "северных" и "южных" элит получили еще одно "современное" измерение: первые были более урбанизированы, русифицированы и секуляризованы. Вторые представляли преимущественно аграрные районы, исторически находившиеся в сфере влияния Узбекистана, где исламские традиции имели более прочные позиции ⁵ .

В качестве дополнительного элемента эта система включает и противоречия между "титульным" и "периферийными" этническими компонентами. Речь в первую очередь идет о славянских и узбекских этносах. Противоречия между кыргызами и славянами наиболее заметны в почти полностью секуляризированных городах севера страны; между кыргызами и вторыми - в аграрных районах юга. (Первым заметным фактором столкновения между "коренными" и "пришлыми" в постсоветскую эпоху был проект Закона о земле 1992 г., который объявил весь земельный фонд республики собственностью кыргызского народа ⁶ .)

Региональный уровень традиционной кыргызской политики представлен субэтнорегиональными взаимоотношениями внутри кыргызского этноса, восходящими к традиционным противоречиям между основными территориально- племенными общностями (всего около 80). Наконец, "низовой уровень" политических конфликтов (в основном на уровне сел- аилов и провинциальных городов) выражается в соперничестве руководства семейно-родовых групп.

Комбинация всех этих традиционных, неотрадиционных и "современных" течений кыргызской политики проявилась в формировании регионально-трайбалистских группировок политических элит. Происхождение последних связано с конкретными историческими областями страны - Иссык- Кульской, Чуйской, Таласской, Ферганской, Нарынской, и др.

В эту этнополитическую структуру весьма органично вписался и конфликт между "старой коммунистической номенклатурой" и "новой демократической элитой". "Демократы" в основном стали партнерами модернизированной, урбанизированной и русицифированной элиты северных кланов.

Самым ярким примером является А. Акаев, который принадлежит к крупнейшему и наиболее сильному северному племени Сары-Багыш, и выдвижение которого к власти было также поддержано элитой талассцев - наиболее "аристократической" из регионально-племенных общностей Кыргызстана. (С последней А. Акаев связан через свою жену Мариам, которая принадлежит к клану Джегетин, традиционным правителям Таласской долины из племени Кушу ⁷ . "Северяне" также использовали "либерально- демократическое" движение 1989-1991 гг. для оттеснения от власти лиде-

стр. 84

ров "южан", в советское время занимавших доминирующее положение в центральном партийно-государственном аппарате. Как заметил Дооронбек Садыр-баев, в прошлом ведущий кыргызский кинематографист, а сейчас депутат парламента, "сегодняшние демократы - это вчерашние коммунисты, которые ловко использовали перемену в правительстве, чтобы нарядиться в одежды демократии и обогатиться в этом процессе" ⁸ .

В свою очередь "южные элиты", приняв на себя роль защитников этнических интересов кыргызов, в новой Конституции в 1993 г. "добились закрепления положения, которое дисквалифицировало кандидатов в президенты, которые не говорили на кыргызском языке. Эта мера была направлена не против русских и узбеков, а против русифицированных [северных] кыргызов" ⁹ .

Массовая поддержка, которую бывший и нынешний коммунистический лидер Масалиев и его партия получили на выборах 1995 г. на его родном юге ¹⁰ , была, таким образом, результатом переплетения ряда факторов. Очевидно классовые мотивы (защита пострадавшего от реформ "простого человека" - проблема, более острая на пауперизированном и отстраненном от власти юге, чем на более благополучном севере страны) переплелись с этносоциальными. Вместе с тем лозунг кыргызских коммунистов, требовавших остановить приватизацию земли и промышленности, означал защиту интересов этнических кыргызов, в новых условиях очевидно проигрывающих в конкуренции с узбеками в земледелии и со славянами в промышленности ¹¹ .

Примеры такого рода социально-политических трансформаций имели место уже на заре кыргызской независимости. В этом ряду находится предпринятая весной 1989 г. попытка кыргызской молодежи, в массе своей недавних мигрантов в столицу республики (тогда называвшуюся Фрунзе), решить свою жилищную проблему с помощью захвата земли и незаконного строительства. Уже в процессе развития это движение не без влияния тогдашних коммунистических властей приобрело антирусскую направленность ¹² . Другим примером стали кровавые кыргызско-узбекские столкновения, возникшие на почве противоречий в вопросе об Оше в июне 1990 г. ¹³ .

Оба эти изначально социально-классовые движения, во многом благодаря усилиям местных политических элит, перешли в этносоциальную плоскость, приняв традиционную для Востока форму "аграрно-маргинального популизма". Налицо, таким образом, проявление этнокультурных интересов в социально-классовых рамках и наоборот, что часто составляет реальное содержание политического процесса как в Кыргызстане, так и в большинстве стран Азии и Африки.

Причины победы "демократа" (но главное, выдвиженца севера) А. Акаева на президентских выборах 1995 г. над "коммунистом" - южанином А. Масалиевым также следует искать в контексте все той же, хотя и несколько модифицированной неотрадиционной политической структуры страны. Немало подтверждений этому можно было увидеть и в президентской избирательной кампании 2000 г., в ходе которой противостояние северных и южных элит, по мнению обозревателей, отражало социальные, экономические и культурные различия в региональных интересах, часто становившиеся "предметом политического торга во время принятия решений на государственном уровне" ¹⁴ .

Это делает более очевидной суть переворота, произошедшего в республике в начале 1990-х годов и обычно именуемого "переходом от коммунистического к либерально- демократическому режиму". На практике этот переворот был не столько отражением борьбы "либералов" с "коммунистической номенклатурой", сколько перераспределением власти между субэтническими элитами и региональными политическими центрами.

Как следствие, утвердившись у рычагов власти после подавления августовского путча, Акаев и его группа "либералов" предпринимали шаги, свидетельствовавшие

стр. 85

об осознании ими роли традиционно-политической структуры, социальных реалий и принятых в кыргызском обществе правил традиционной политической игры. Легитимизация этих правил была составной частью начавшегося после провозглашения Кыргызстаном независимости процесса официальной легализации традиционных политических норм, отношений и институтов, которые никогда не переставали быть легитимными на уровне "реальной" кыргызской политики.

Например, показательно предложение Акаева о придании официального статуса (и выплаты жалования из госказны) аксакалам - традиционным старейшинам аилов ¹⁵ . Кроме того, в соответствии со Статьей 85 действующей Конституции, местные общины получили право основывать так называемые суды аксакалов, которые могут принимать решения по местным вопросам. О степени влияния этого института свидетельствует хотя бы такой факт. Некоторые суды аксакалов принимали решения о смертной казни, и эти решения выполнялись немедленно. Несмотря на то, что международные и местные организации по правам человека жестко критиковали за это руководство Киргизии, Акаев подчеркивал "важную роль судов аксакалов в судебной системе страны" и призывал расширять их деятельность не только в разрешении спорных вопросов, но так же и в укреплении общественного порядка и государственного строя ¹⁶ .

Другими внешними проявлениями процесса легализации традиционных норм стало перераспределение власти на различных уровнях, в соответствии со сложившейся иерархией племен и семейно-родовых групп. В частности, возрастающую роль в современной кыргызской политике вновь начинают играть представители старинных феодально- аристократических "манапских" родов, к одному из которых принадлежит и президент Кыргызстана ¹⁷ . Заметим также, что присвоение А. Акаеву в 1991 г. на первый взгляд сугубо символического титула "Верховного хана кыргызов" сыграло немаловажную роль в стабилизации его власти в период политического кризиса, последовавшего за августовским путчем в Москве ¹⁸ .

На массовом уровне этот процесс сопровождался фактической легализацией использования различными фракциями политических элит в их борьбе за власть и собственной механизма (суб)этнической лояльности и регионально-племенной солидарности. Основным орудием политической мобилизации этой лояльности стали патронажно-клиентельные отношения, обеспечивающие эффективную связь "элит" с "массами" и встроенные в действующую модель получения и распределения общественных ресурсов.

На практике лежащие в основе этих социальных отношений нормы родоплеменной и этнической солидарности требуют от социальных "низов" не борьбы со "своим этническим начальством", а, напротив, максимальной поддержки своей племенной элиты в ее борьбе с чужеплеменными лидерами.

Диктуемая неотрадиционными социальными нормами логика политического поведения "низов" такова: чем выше завоеванная "своей" элитой "политическая добыча" (власть и ресурсы), тем большая их доля (в виде капиталовложений, дотаций, рабочих мест, объектов инфраструктуры и т.д.) будет передана в нижние звенья клиен-тельно-трайбалистской инфраструктуры. Иными словами, социально-классовый конфликт закономерно приобретает выраженное этносоциальное измерение и переносится в сфере региональных, этноконфессиональных и этнокоммуналистских противоречий.

Хорошей иллюстрацией работы этого механизма стали парламентские выборы 1995 г. в Кыргызстане. Так, глава одного из отделов президентской администрации Толубек Омуралиев в борьбе за депутатский мандат от одного из округов Нарынской области с помощью старейшин получил почти поголовную поддержку своего родного племени Тынымсеитов. По данным кыргызской прессы, немедленно после перво-

стр. 86

го тура выборов старейшины Тынымсеитов собрались для того, чтобы разработать стратегию действий во втором туре, а затем ликвидировать угрозу Омуралиеву, исходящую от его оппонента (последний имел столь же массовую поддержку у соперничающего племени Сары-Багыш) ¹⁹ . Эффективность регионально-трайбалистского механизма политической мобилизации проявилась и в ходе парламентских выборов 2000 г. Так, в Алайском избирательном округе N 29, как писала кыргызская газета "Кыргыз Рукху", голосование проходило строго в соответствии с клановой принадлежностью кандидатов.

Похожая ситуация наблюдалась и в округе Кара-Буура региона Талас. Лидер оппозиции Феликс Кулов, который уверенно лидировал в первом туре (и потерпел поражение во втором, как считают многие, из-за чудовищных нарушений в ходе выборов и давления центрального правительства) привел многих из своих сторонников в тот самый день, когда были объявлены результаты выборов, для пикетирования здания местной администрации в Кара-Буура, чтобы опротестовать результат голосования ²⁰ . В это же время жители соседних округов Бакай-Ата и Манас-Ата (населенных племенами, противостоящими племени Кулова) проводили митинги в поддержку официальных результатов парламентских выборов ²¹ .

Эти и другие факты подтверждают определяющую роль регионально-племенных институтов в политическом процессе в независимом Кыргызстане. При этом следует отметить, что в отличие от большинства других "плюралистических режимов" Азии и Африки, в которых подобные институты существуют в рамках политических партий ²² , партии Кыргызстана явно находятся на периферии реальной политической жизни страны.

Большинство кыргызских политических партий, в массе возникших из оппозиционных "демократических" движений эпохи перестройки, объединяют узкий круг политизированных личностей и редко состоят более чем из нескольких сот членов, и соответственно, пользуются весьма ограниченным влиянием ²³ (По замечанию бывшего вице-президента Кыргызстана Ф. Кулова, "если собрать воедино всех активистов этих организаций, то они едва ли смогут заполнить салон одного автобуса") ²⁴ .

В итоге на выборах 1995 г. менее 15% кандидатов были выдвинуты политическими движениями и партиями, а 92 из 140 депутатов были избраны как независимые кандидаты ²⁵ . Согласно опросу общественного мнения, проведенному независимой газетой "Республика", 45.4% респондентов ответили, что ни одна из существующих в Кыргызстане партий не выражает их интересы; 33% опрошенных вообще не знали, как отвечать на вопрос об их отношении к политическим партиям ²⁶ .

Таким образом, во время выборов клановые и региональные связи имеют большее значение, чем партийная принадлежность, и именно этноплеменному и региональному факторам принадлежит наиболее заметная роль в политическом размежевании и социально-политических конфликтах в стране.

НЕФОРМАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ ВЛАСТИ И ИХ ТРАНСФОРМАЦИЯ В ПОСТСОВЕТСКОМ КЫРГЫЗСТАНЕ

В условиях господства различных вариантов государственной собственности и фактически централизованного распределения общественных ресурсов, объектами конфликтов в большинстве случаев являются возможности приобретения административно-политической власти на общенациональном, региональном (областном) или местном уровне. Чаще всего эта власть используется для получения доступа к материальным и социальным благам и возможностям их распределения в личных, семейных и/или групповых интересах.

Важнейшим инструментом борьбы за эти ресурсы и одним из главных элементов их перераспределения в Кыргызстане, как и во многих других странах Востока, вы-

стр. 87

ступают, как отмечалось, отношения этнического и политического клиентелизма. Основной институционализированной формой этих отношений в политической сфере выступают неформальные неотрадиционные структуры власти - политические кланы.

Ведущим звеном политических кланов обычно является сравнительно узкая группа представителей политической элиты национального и регионального уровня. Эта группа тесно сплочена системой непосредственно-личностных (дружеских, родственных, этнических, земляческих), или превращенно-личностных (деловых, профессиональных, имущественных, административных и т.д.) взаимоотношений. Вес каждого из этих факторов в конкретных клановых структурах может быть различным, но в стране, каждый коренной житель которой знает семь поколений своих предков, во всех случаях семейно-родовые и племенные отношения имеют фундаментальную ценность. Как в свое время признал пресс-секретарь А. Акаева Камил Байялинов, "не секрет, что ответственные работники высшего ранга в основном приходят из того или иного родового клана. Это реальность. В нашей маленькой республике, куда ни повернись - всегда кто-то чей-то человек" ²⁷ .

Отношения членов политического клана с его лидером (как правило, политиком или бюрократом высокого ранга) строятся на принципах абсолютной персональной лояльности последнему и, в соответствии с традиционными нормами, взаимном обмене услугами.

Лидер вправе рассчитывать на максимальное задействование его клиентами имеющихся у них связей и возможностей для укрепления положения патрона во властных структурах. Показательный пример такого рода приводит в своей статье Эжен Хаски. По его сведениями, в Иссык-Кульском районе местный руководитель Джумагул Сааданбеков мобилизовал свой акимиат (администрацию) численностью 200 человек, местные госпредприятия, региональную прокуратуру и хулиганствующую молодежь для поддержки кандидатуры прежнего премьер-министра, Турсунбека Чынгышева. Сааданбеков уговорил одного кандидата выйти из гонки, обещая ему выгодную синекуру. Он так же добился увольнения жены главного оппонента Чынгышева... С таинственным появлением нескольких тысяч дополнительных голосов бывший премьер-министр мог рассчитывать на победу. Такие сценарии встречались по всему Кыргызстану ²⁸

"Патрон", в свою очередь, обеспечивает своим сторонникам возможности карьерного продвижения (политические, административные и профессиональные назначения), доступ к источникам материальных и социальных благ (социальные привилегии, жилье, деньги, доступ к престижному образованию, поездки за рубеж, а в новейшее время - также гарантированные кредиты, лицензии, государственные контракты, участие в "приватизации" прибыльных госпредприятий, освобождение от налогов и т.п.), равно как и гарантии личной безопасности и "прикрытие" как законных, так и незаконных видов деятельности.

В рамках конкретных этнорегиональных общностей эти отношения обычно встроены в более широкие системы личностно-социальных связей членов клана с представителями различных общественных элит и групп интересов. Речь идет об административно-бюрократической, силовой, хозяйственной, информационной и традиционной (родоплеменной и религиозной) элитах. В постсоветское время они были дополнены связями с представителями академических, партийно-политических, культурно- образовательных, предпринимательских и криминальных кругов.

В итоге образуются широкие "патронажно-клиентельные сети", которые превращают политические кланы в более развернутые структуры регионально-трайбалистского типа и придают им прочную стабильность.

стр. 88

Ядром этих структур становятся отмеченные выше этнорегиональные группировки элит, связанные общностью происхождения из соответствующих областей и имеющие там полную монополию на власть. В этом смысле можно выделить Иссык-Кульский, Чуйский, Таласский, Нарынский, и некоторые другие, более периферийные кланы и группировки. Неформальные политические структуры Кыргызстана включены также в более широкие межклановые объединения (макрокланы), соответствующие отмеченному выше историческому размежеванию между "модернизированным" севером и "традиционным" югом. В первом блоке, судя по всему, попеременно доминировали Таласский и Иссык- Кульский кланы, а во втором - "кипчакский" клан.

Большинство современных политических кланов Кыргызстана имеют несколько уровней. Их центральное звено, находится на региональном уровне, который, похоже, претерпел наименьшие "персональные" изменения. (По имеющимся данным, в середине 1990-х годов все без исключения должности глав местных администраций были заняты представителями бывшей партийной номенклатуры) ²⁹ . Во второй половине десятилетия политические кланы практически обладали монополией на политическую и экономическую власть в "своих" этнических районах.

Главными "патронами", либо ближайшими клиентами "патронов" этих неформальных группировок как правило являются областные губернаторы - акимы, влияние которых резко усилилось после конституционной реформы 1994 г. Сокращение числа и укрупнение избирательных округов привели к отстранению от власти альтернативных групп региональных элит и дали в руки акимов дополнительные рычаги контроля над местным политическим, бюрократическим и деловым истеблишментом. В руках клановых лидеров сконцентрировались почти все властные ресурсы, от неформального механизма мобилизации этноплеменной лояльности до контроля над электоральным процессом и местной администрацией.

Монополия политических кланов на власть в регионах была убедительно продемонстрирована в ходе выборов в местные органы власти в 1998 г. Власти и правозащитные организации в большинстве случаев оказались не в состоянии противодействовать повсеместным фактам вмешательства "политических авторитетов" в деятельность районных избирательных комиссий. Согласно отчету Национальной кампании по наблюдению за выборами в местные кенеши, организованной Коалицией НПО "За демократию и гражданское общество", в составе более половины (293 из 566) избиркомов было выявлено наличие чиновников, отмечены факты, когда большинство членов избиркома представляли одну организацию, а также наличие цепочки "руководитель-подчиненный", и другие нарушения. Как с изрядной долей цинизма заметил один из обозревателей, "тот выбирает, кто правильно считает" ³⁰ .

Похоже, что клиентела политических кланов контролировала и парламентские выборы 2000 г. По данным кыргызской прессы, в утвержденных ЦИК списках окружных избирательных комиссий по городу Бишкек, например, только около 30% их состава - это представители партий и независимых объединений. Все остальные - это ставленники "старых и добрых", "проверенных" профсоюзов, местных комитетов, трудовых коллективов ³¹ . В Джалал-Абадском районе чиновники составили до 60% членов избирательных комиссий, остальные 40% представляли разные общественные организации и партии, поддерживающие власть.

Клановым структурам удалось привлечь и новые "либеральные" элиты. "Демократы", как уже было сказано, не смогли "переключить" на себя неотрадиционный механизм мобилизации массовой поддержки и создать собственные политические организации, сопоставимые с кланами по силе и авторитету. В силу этого большинство "демократов" вынуждены были либо уйти из политики, либо подключиться к клиентельно-клановой сети соответствующих неформальных группировок, заняв там место, соответствующее их статусу.

стр. 89

Сказанное может быть проиллюстрировано политической ситуацией в Бишкеке, где произошло распределение "сфер влияния" между различными этнорегиональными группировками, и в то же время между традиционно- номенклатурной и модернизированной элитами. Так, Законодательное собрание фактически превратилось в орган региональной власти, где, согласно оценкам местных обозревателей, превалируют представители региона и, соответственно, земляческие и клановые интересы ³² . Вместе с тем члены северных кланов, родоплеменная элита Сары-Багыш и их "либерально-демократические" соратники в основном концентрируются вокруг президентской администрации и правительственных органов. Такое разделение, в сущности, и лежит в основе регулярно обостряющегося конфликта между "прогрессивным" президентством и "консервативным" парламентом ³³ .

События последних лет показали и существенную перегруппировку политических сил в высших эшелонах власти. Одной из важных тенденций стало оформление механизма личной власти А. Акаева в своего рода внешнюю "политическую надстройку" над правящим северным макрокланом, известную по названию родного района Акаева как Кеминский клан. В его состав, помимо самого А. Акаева, вошли его ближайшие клиенты и "патроны" некоторых региональных кланов. Видными членами этой группировки, по данным кыргызской прессы, являются Мисир Ашикулов (государственный секретарь), Асатбек Абдурашитов (бывший глава департамента администрации при правительстве); Болот Джанузаков (секретарь совета безопасности); Каныбек Акматалиев (аким Ошского района); К. Джумалиев (аким Джалал-Абад-ского района) и Тойчубек Касымов (аким Иссык- Кульского района) ³⁴ .

Эта "надстройка", делающая в ряде случаев А. Акаева относительно независимым от собственно клановых структур, становится важным фактором в расстановке политических сил и политической борьбе как на межклановом, так и внутриклановом уровне. Эти тенденции значительно усилились в период между парламентскими выборами-2000 и президентской избирательной кампанией. Кыргызская пресса отмечала острые столкновения между Чуйским и Иссык- Кульским кланами и нарынцами благодаря их союзу с Кеминским кланом.

Рост влияния "президентского клана" нанес сильный удар по недавним союзникам А. Акаева - клану Талас, который включает в себя таких известных деятелей, как знаменитый писатель Чингиз Айтматов, Дастан Сарыгулов (бывший председатель государственного золотодобывающего концерна "Кыргызстан"), Кемелбек Нанайев (бывший министр финансов, в настоящее время - председатель Комитета по проблемам интеграции Беларуси, Казахстана, Кыргызстана и России), Мурзакан Субанов (бывший министр обороны) и некоторые другие.

Одной из жертв этой борьбы стал прежний мэр Бишкека Феликс Кулов. Согласно "Московскому комсомольцу", критическую роль в его отставке сыграл Адил Тоигонбаев, зять президента Аскара Акаева. (Считается, что Тоигонбаев контролирует ведущие кыргызские предприятия в области энергетики, транспорта, коммуникаций, производства алкогольной продукции и авиационных перевозок, равно как и процесс приватизации в сахарной и хлопковой промышленности ³⁵ ). После выборов 2000 г. стало также очевидно дальнейшее отстранение от власти таласского клана.

Накануне и после выборов 2000 г. Акаев и его "административно-политическая клиентела" предприняли шаги по укреплению элементов механизма личной власти президента. Одним из таких институтов стала Центральная избирательная комиссия (ЦИК). В частности, ЦИК оказывала сильное давление на Феликса Кулова, который является одним из лидеров борьбы талассцев за восстановление власти клана в Бишкеке. Вдобавок, местный избирком отказался регистрировать Кулова в качестве кандидата в парламент от одномандатного избирательного округа Кара- Буура (N 44) в регионе Талас.

стр. 90

Кроме того, в ноябре 1999 г. бывшему руководителю администрации президента М. Садыркулову было доверено возглавить организацию предвыборной кампании тех общественно-политических сил, которые поддерживают ныне действующего президента. Одновременно 10 ноября 1999 г. был подписан президентский указ о назначении М. Садыркулова председателем Счетной палаты КР и советником президента по вопросам местного самоуправления ³⁶ .

Очевидно, что эта "независимая" должность открывает значительные возможности контроля над бюджетами местных органов власти и административными назначениями, что наводит на мысль об очередной попытке "переключения" на президента части патронажно-клиентельных сетей его политических противников.

Той же цели, вероятно служит одно из одобренных на референдуме 17 октября 1998 г. изменений в Конституции, в соответствии с которым 15 (из общего числа 105) депутатских мест выделено для заполнения кандидатами, выдвигаемыми по общенациональным партийным спискам. Часть избранных таким образом в феврале и марте 2000 г. депутатов могут составить ядро пропрезидентского блока в парламенте, что также может означать попытку его "прорыва" в сферу влияния региональной власти. Интересно в этой связи отметить, что накануне выборов 2000 г. был фактически сформирован альянс пропрезидентских партий. В него вошли Социал- демократическая Партия, Партия экономического возрождения и партия "Биримдик".

Не исключено, однако, что проведение выборов по партийным спискам заставило и оппозиционные группе Акаева кланы обратить внимание на этот инструмент политической деятельности. Например, все кандидаты от Партии действия "Моя страна" ("Ата Меркен"), баллотировавшиеся в местные кенеши по Чуйской области, набрали наибольшее число голосов избирателей ³⁷ . Накануне выборов 2000 г. можно было также проследить связь Таласского клана с Социал-демократической партией Кыргызстана и южных кланов с Коммунистической партией Кыргыстана.

Именно поэтому власти предприняли массированные меры по подавлению и расколу оппозиционных партий. Например, оппозиционная Партия "Эл" ("Бей-Бечара"), вторая крупнейшая партия Кыргызстана, была исключена из борьбы за места в парламенте по партийным спискам. При этом президентом Аскаром Акаевым лидерам партии были предложены высокие правительственные посты.

Против лидера другой оппозиционной партии - Аграрный труд, Узена Сыдыкова (члена парламента, должностного лица в прежней компартии и ныне президента компании "Кыргыз Дан- Азык") было возобновлено уголовное дело, временно прекращенное несколько лет назад. Согласно Рамазану Дырылдаеву из Комитета по правам человека, Сыдыкова принуждали не идти на выборы в обмен на пост вице- премьера. Под угрозой тюремного заключения У. Садыков согласился принять предложенный администрацией президента пост.

В целом в действиях президента была заметна явная попытка деструктурирования политической базы как ведущих политических центров южан, так и оппозиции Акаеву в самом северном макроклане (прежде всего, среди талассцев). Несомненным успехом Акаева стало продвижение его ближайших клиентов-северян (Жениша Рустенбекова, а затем Темирбека Акматалиева, бывшего акима Таласского района) на пост акима Оша, традиционной "цитадели" южного макроклана (предыдущий аким южанин, Амангельди Муралиев, был назначен скорее на "церемониальную" должность исполняющего обязанности премьер-министра).

В свою очередь, прежний глава государственной администрации города Таш-Кумыр на юго-западе Джалал- Абадского района Исмаил Масаитов был назначен акимом Таласского района. Очевидно, что такого рода перестановки должны были разрушить "верхушку" клиентельных пирамид оппозиционных кланов, а также превра-

стр. 91

тить акимов, лишенных тесной связи с местными клиентельно- клановыми структурами, в персональных клиентов А. Акаева.

Можно согласиться с мнением, что в настоящее время государство "находится под полным контролем одного человека - президента Акаева. Контроль не осуществляется посредством политической партии, бюрократии, армии или определенного социального сектора и даже не посредством кланов Талас или Кемин. Президент правит через персонал, назначаемый, освобождаемый и переводимый им самолично. Люди президента целиком от него зависимы, преданы ему и не связаны друг с другом" ³⁸ .

Реакция южан, которые в последнее время не получили никаких важных постов, проявилась в происходившей в конце 1990-х годов перегруппировке в кругах местных политических элит. В южном макроклане все большую роль играет Баткенская группировка. В состав этой группировки, которая занимает ключевые позиции во вновь созданной Баткенской области, входят Апсамат Масалиев, лидер кыргызских коммунистов; Мамат Айбалаев (бывший директор Кадамжайского сурьмяного завода, а в настоящее время аким недавно образованного Баткенского района); Рахат Ачилова и Досбол Hyp Уулу (оба - депутаты парламента) и др. ³⁹ .

Росту влияния этой группировки способствовали военные действия армии Кыргызстана против отрядов повстанцев, имевшие место в Баткенском районе весной и летом 1999 г., и в которые оказались также вовлечены узбекские войска (на стороне кыргызского правительства) и силы афганских исламистов (на стороне повстанцев). По информации кыргызских правозащитников, в ходе вооруженных столкновений число недовольных А. Акаевым возрастало, особенно на юге. Усиливалось их недоверие к гражданам Кыргызстана, в особенности, в северной части республики. Утверждалось даже, что враги кыргызов - не мятежники, ни даже Узбекистан, а скорее президент А. Акаев ⁴⁰ . Кроме того, эти события привели к усилению политического влияния генералитета, в том числе в прошлом союзника, а ныне противника президента, бывшего министра обороны, "народного генерала" Ф. Кулова. В связи с этим Акаев предпринимает вполне логичные шаги для усиления своего влияния среди высшей военной элиты страны. Так, в сентябре 1999 г. А. Акаев назначил секретарем совета безопасности генерала Болота Жанузакова, бывшего комсомольского лидера и позднее сотрудника администрации президента, который в действительности никогда не командовал военными отрядами. Считают, что он получил генеральский чин по протекции.

Существенная трансформация заметна и в нижних сегментах клановых структур. В них, наряду с представителями общинно-родовой, религиозной и бывшей номенклатурно- бюрократической элиты, появились представители "новой плутократии". Речь в первую очередь идет о представителях частного бизнеса, который как и в других государствах СНГ, существует в условиях высокомонополизированной государственной и квазирыночной экономики, где по-прежнему огромную роль играет бюрократический аппарат ⁴¹ .

Как следствие для успеха своего бизнеса предприниматели вынуждены искать покровительства чиновников и влиятельных политиков различного ранга. Эти взаимоотношения, будучи встроены в механизм связей региональных политических кланов, обеспечивают необходимый доступ к госконтрактам и другим ресурсам, предоставляемый "патронами" (политиками и бюрократами) своим клиентам-предпринимателям в обмен на соответствующее экономические услуги. В то же время заметны и признаки продвижения этих последних на более высокие этажы клиентельно-клановой иерархии. Отсюда проистекает растущая заинтересованность в формализации своего статуса, в том числе и по соображениям личной и политической безопасности. Одним из оптимальных вариантов решения этой проблемы является членство в региональном или центральном законодательном органе, что в дополнение к депутатской неприкосновенности предоставляет широкие официальные и неофициальные

стр. 92

возможности. В результате около 30% депутатов избранного в 1995 г. Жогорку Кенеш (Верховный Совет) в момент избрания были объектами прокурорского расследования по подозрению в финансовых злоупотреблениях ⁴² .

Можно, таким образом, заключить, что неформальные политические институты выполняют функции интеграции правящих групп различного происхождения. В этом смысле кыргызские политические кланы (изначально - продукт "общественного синтеза" традиционно-феодальных отношений и советской партийно-номенклатурной государственно-бюрократической системы) продемонстрировали свою гибкость и в постсоветскую эпоху.

Вместе с тем социально-политическая роль клановых структур не исчерпывается рамками верхушечных политических конфликтов. Выполняя функции распределения (по этнорегиональному принципу) совокупного общественного дохода в рамках господствующего слоя, клановые структуры в то же время обеспечивают посредством клиентельных связей ограниченный доступ к ресурсам "власти-собственности" и более широким слоям "своего" сообщества.

Соответственно, на массовом уровне лидеры клиентельно- клановых структур выступают в качестве "этнических патронов", персонифицируя весь комплекс этносоциальных ценностей и интересов и "замыкая" на себе большинство как формальных, так и неформальных связей. В подобных условиях социальная роль неформальных политических структур в Кыргызстане (как и в других регионах Азии и Африки) проявляется в том, что они выступают в качестве связующего звена социально-экономических, политических и этнокультурных отношений, действующих как в "традиционной", так и "современной" общественных сферах.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ: КЛИЕНТЕЛИЗМ И КОРРУПЦИЯ

Как можно заметить, политические кланы обеспечивают политическим элитам (и возглавляемым ими "социальным вертикалям") доступ к общественным ресурсам, их присвоению и перераспределению. Эта их роль, как отмечалось, воспринимается в местной социокультурной среде в качестве вполне легитимной и эффективно адаптируется к "современным" стандартам. В то же время с "западной" точки зрения подобные неформальные отношения в сфере власти и собственности иначе чем тривиальной коррупцией не назовешь. Подобные оценки регулярно звучат, например, из уст экспертов таких международных организаций, как Всемирный банк, которые недавно поместили Кыргызстан в число трех наиболее коррумпированных постсоветских государств ⁴³ .

Впрочем, большинство предпринимаемых по западным рецептам мероприятий по борьбе с коррупцией в стране оказались явно неэффективными. Кыргызстан не стал исключением из большинства постколониальных и постсоветских стран, где эти "ненормативные" социальные отношения стали своеобразной нормой. Все это дает возможность предположить, что коррупция играет достаточно значимую роль в процессе экономического воспроизводства как правящих групп, так и связанных с ними системой патронажно-клиентельных отношений более широких социальных слоев.

В Кыргызстане, как и во многих других странах, существует несколько моделей социально-экономического воспроизводства клиентельно-клановых связей.

Первая из них базируется на более традиционных отношениях прямого административно-командного регулирования и бюрократического фаворитизма. Широкий простор для такого рода деятельности, например, возник в ходе осуществлявшейся в конце 1991 ив 1992 гг. программы приватизации в сельском хозяйстве. В руках губернаторов оказались фактически неограниченные полномочия определять, какие из колхозов и совхозов подлежат роспуску как нерентабельные, кому и сколько земли

стр. 93

передать в пользование и т.п. Спустя полгода, когда негативные последствия этих акций стали очевидны, те же чиновники занялись восстановлением распущенных колхозов, попутно громя и вполне рентабельные фермерские хозяйства ⁴⁴ .

В этом же ряду находится развитие "номенклатурно- бюрократического капитализма", включая широкомасштабное расхищение ("приватизацию") госимущества. Уже на первом ее этапе, в 1992-1994 гг., многие прежние ведущие коммунисты "однажды проснулись миллионерами". Как объяснял это экономист Сапар Оросбаков, "коммунисты- превратившиеся-в-бизнесменов" использовали свои правительственные связи, чтобы добывать щедрые займы для приобретения новых и обновления существующих предприятий. В это время инфляция достигла порядка 1300% в год, но займы предлагались всего под 50% годовых. Не нужно делать сложных арифметических подсчетов, чтобы понять насколько эти бизнесмены сумели обогатиться. Но даже на таких льготных условиях совсем немногие из них потрудились вернуть полученные кредиты, предпочитая вместо этого обескровить приобретенные предприятия и набить карманы дополнительными доходами ⁴⁵ .

В результате, по данным тогдашнего зам. председателя Кыргызского фонда госимущества Султана Мадерова, из числа предприятий госсобственности, которые были приватизированы с 1992 по 1997 г., большинство (47.2%) было в той или иной форме передано их администрации и/или "трудовым коллективам". Остальные были приватизированы через приватизационные тендеры (26.5%) или проданы частным лицам (21.2%) ⁴⁶ . Данный порядок создавал идеальные условия для перехода имущества в руки "экономической и административной номенклатуры".

Другим источником воспроизводства патронажно- клиентельных отношений является менее грубая "технократическая" модель преобразования власти в собственность. Такого рода деятельность обычно связана с манипулированием государственными заказами, приватизационными аукционами, лицензиями на поставку энергоносителей и другой продукции, а также с выполнением посреднических функций.

Среди многочисленных примеров упомянем скандал вокруг концессий, выданных канадской золотодобывающей компании "Камеко", в котором оказались замешаны видные представители "северных" кланов ⁴⁷ . Другим недавним примером такого рода является нашумевшая "бензиновая афера", в которую оказался вовлечен ряд высших должностных лиц. Ее организатором было кыргызско- американское СП "Восток", созданное в начале 1996 г. рядом высокопоставленных чиновников для строительства Кантского нефтеперерабатывающего завода и создания сети фирм, торгующих горюче-смазочными материалами. Вопреки учредительному договору, завод был построен не на частные инвестиции, а на средства госпредприятий, предоставивших в 1996-1998 гг. 275.375 млн. сомов (около 14 млн. долл. США). Созданные параллельно подставные фирмы занимались незаконными операциями с импортной российской нефтью, "отмыванием" прибылей, переводом вырученных валютных средств за рубеж и обеспечением уклонения от уплаты налогов. "Задолженность" доведенной до банкротства государственной акционерной корпорации "Кыргызгазмунайзат" перед одной из фиктивных компаний в размере 4.4 млн. сомов (около 200 тыс. долл.) была погашена передачей этой фирмы Токмакской нефтебазы и нескольких автозаправочных станций ⁴⁸ .

Процесс передела собственности заметно ускорился в связи с реализуемой в настоящее время программой "обвальной" ваучерной приватизации и разгосударствления собственности. Существенным моментом этого процесса стала приватизация, как правило по заниженной цене, прибыльных госпредприятий "компаниями-фаворитами", связанными с представителями или группировками политической и бюрократической элиты страны. Например, шелковая фабрика в Оше стоимостью 666 млн. сом (около 20 млн. долл.) была продана всего лишь за 1.9 млн. сомов (50 тыс.

стр. 94

долл.). 60.9% государственной доли сахарорафинадного предприятия в городе Каинды было продано за 28 млн. сом (около 800 тыс. долл.). Ежегодная прибыль этого предприятия в 1998 г. составила 50 млн. сом (более 1.5 млн. долл.). Парламентское расследование показало, что только две компании приняли участие в тендере по покупке рафинадного завода, и обе были основаны одним человеком, гражданином Казахстана. 26,2% государственной доли крупнейшего в стране универмага "Ай-Чурек" были проданы "почти задаром" - всего лишь за 3.9 млн. сомов (около 110 тыс. долл.) ⁴⁹ .

Незадолго перед этим примерно на тех же условиях "безвестные иностранные компании", зарегистрированные в офшорных зонах, приобрели самые высокорентабельные государственные акционерные общества - "Каинды-Кант" и "Кантский цементно-шиферный комбинат", причем в обоих случаях тендеры проводились формально. Все было предрешено в кулуарах властных структур.

Размах подобной деятельности стал понятен, когда на декабрьской 1999 г. сессии парламента встал вопрос о скандально низком объеме средств, которые предполагалось получить от приватизации крупных, высокорентабельных и стратегически важных для экономики республики предприятий. Выяснилось, что стоимость реализуемых госпакетов акций АО "Кыргызтелеком", АО "Кыргызэнерго" и других пансионатов северного побережья Иссык-Куля и многих других предприятий (по оценкам, имеющих рыночную стоимость около 1 млрд. долл.) занижена в десятки и сотни раз. Депутатские и журналистские расследования, проведенные вслед за публикацией этих данных, позволили уточнить масштабы приватизации: 3801 объект промышленности, бытового обслуживания, сельского хозяйства, строительства, транспорта и торговли, был продан за бесценок. Многие распродажи проводились при закрытых дверях, недвижимость отдавались только своим людям, за определенные взятки. В результате, только в первые годы приватизации стране был нанесен материальный ущерб более чем в 10 млрд. долл.

Наконец, важным источником экономического воспроизводства элит является распределение и присвоение иностранной экономической помощи. Во многом благодаря своему "демократическому имиджу", Кыргызстан получил в расчете на душу населения втрое больше средств, чем любая другая посткоммунистическая страна Центральной Азии ⁵⁰ .

Согласно отчету председателя госкоминвеста Кыргызстана Уркалый Исаева, представленного сессии Жогорку Кенеш 10 ноября 1992 г., за период с 1992 по 1998 г. республика получила от различных международных финансовых институтов и стран-доноров внешние кредиты на общую сумму 1.3 млрд. долл. На той же сессии представители оппозиции обвинили ведомство Исаева в попустительстве нецелевому использованию выделенных средств ⁵¹ . По данным кыргызской прессы, в конце 1990-х годов в республике получили широкое распространение схемы получения и невозврата иностранных кредитов, выданных под гарантии правительства. Получателями таких кредитов часто были фирмы, созданные при участии высокопоставленных госслужащих и парламентариев ⁵² .

Вышеупомянутые факты имеют мало общего с процессом создания рыночной экономики в классическом смысле этого слова. Речь скорее идет о более модернизированном варианте все того же механизма преобразования власти в собственность, в котором определяющую роль по-прежнему играют регионально-трайбалистские структуры патронажно- клиентельного типа.

Коррупция является подходящей формой доступа к перераспределению общественных ресурсов между политическими группировками и их клиентелами. Одновременно с этим она становится фактором политического размежевания и удобным символом во внутри- и межклановой борьбе за власть и собственность.

Очевидными проявлениями этих конфликтов была, например, отставка ближайшего клиента А. Акаева, премьер-министра Апаса Джумагулова. Многие кыргыз-

стр. 95

станские чиновники верили, что прежний премьер-министр был вынужден оставить свой пост, чтобы предотвратить скандал вокруг фирмы МТАК, которая была зарегистрирована в феврале 1997 г. в Австрии, и которая должна была заниматься продажей золота Кыргызстана. (Джумагулов, основатель высокоприбыльной фирмы МТАК, предпочел "почетную" отставку парламентскому расследованию.)

Показательно, что едва ли не главным критиком коррупции в приватизации в последнее время стал коммунистический лидер Апсамат Масалиев, неоднократно обвинявший правительство в продаже государственной собственности почти за бесценок.

* * *

Постсоветский Кыргызстан переживает новый этап синтеза привнесенных и местных общественно-политических систем и отношений. Заметным элементом этого процесса является развитие неформальных неотрадиционных структур власти - политических кланов, на уровне которых происходит реализация основных моделей политического развития страны.

Двумя взаимодополняющими сторонами эволюции политических кланов, как и кыргызского общества в целом, являются параллельные и переплетающиеся процессы "модернизации" (заимствование институтов гражданского общества) и "ретрадиционализации" (легитимизация традиционных отношений) структур власти и собственности в республике. Иными словами, неформальные структуры власти успешно выполняют функции канала связи "традиционных" и "современных" общественно-политических институтов и их взаимной адаптации друг к другу.

В Кыргызстане, таким образом, как и во многих других странах бывшего СССР, и Востока в целом, процесс "демократизации" протекает в весьма своеобразных формах и представляет собой скорее децентрализацию властных структур. Данный процесс соответствует полиструктурализму местного "квазисовременного" общества, адаптирующего "современные" демократические институты и наполняющего их иным, неотрадиционным по сути содержанием. В данную систему вполне органично вписываются утверждения кыргызских чиновников, что их кочевое прошлое делает "кыргызов демократической нацией по природе" ⁵³ .

Поэтому тенденция децентрализации не только не противоречит, но вполне согласуется с феноменом "восточного авторитаризма" - набирающим силу процессом монополизации и персонализации власти лидерами и их группами. Сможет ли Кыргызстан противостоять этим тенденциям, обеспечив эффективную интеграцию своих традиционных и неотрадиционных институтов в рамках гражданского общества - ответ на этот вопрос, видимо, даст ближайшее будущее.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Murzalin Zhanbolat. Central Asia: Are There Limits to Authoritarian Development // The Times of Central Asia. V. 2. N 23 (66). 8.06.2000

² См.: Brudny A. Kyrgyzstan: Island of Democracy // Contemporary Central Asia. 1998. V. 11. N 2. P. 6.

³ См.: Huskey Eugene. Between Democracy and Authoritarianism: Askar Akaev. Paper, Presented at the ASN 4th Annual Convention. Columbia University, 1999. 15-17 April.

⁴ Вечерний Бишкек, 19.11.1999.

⁵ Galieva Zairash. Civil Society in Kyrgyz Republic in Transition // Central Asia Monitor. 1998. N 5. P. 9.

⁶ Этот проект был одобрен тогдашним парламентом и заблокирован президентским вето А. Акаевым. См.: Doepfner A. Kirgizstan Moves Toward Democracy // Swiss Review of World Affairs. V. 42. N 7 (October 1992). P.10.

⁷ См.: Osmanalieva Raya. Tribalism in Kyrgys Society // Central Asia Monitor. 1999. N 5. P. 10-11.

⁸ Цит. по: Bransten Jeremy. Kyrgyzstan: A Democracy Only For the Rich. RFE/RL. 14.10.1997.

стр. 96

⁹ Huskey Eugene. Kyrgyzstan: the Fate of Political Liberalization // Dwisha Karen and Parrot (eds.). Conflict Cleavage and Change in Central Asia and Caucuses (Cambridge: Univ. Press, 1997). P. 248-249.

¹⁰ Reuter Information Service. Bishkek. 12.23.1995.

¹¹ Pryde Ian. Kyrgyzstan: Secularism Vs Islam // The World Today. V. 48. N 11 (November 1992). P. 208.

¹² Kostyukova Irina. The Towns of Kyrgyzstan Change their Faces: Rural-Urban Migrante in Bishkek // Central Asian Survey. V. 13, N 3 (September, 1994). P. 428.

¹³ См.: Tishkov Valeri. "Don't Kill Me, I'm Kirgiz": An Antropological Analyses in the Osh Ethnic Conflict // Journal of Peace Research. 1995. P. 133-149.

¹⁴ Вечерний Бишкек, 26.05.2000.

¹⁵ Hovoself Erlend. Tribalism and Modernity in Kirgizia // Sabour and Viktor (eds.). Ethnic Encouter and Culture Change (Bergen-London), 1997. P. 100. Своеобразным проявлением адаптации института семейно- родовых старейшин к "современному" политическому процессу является широко распространенная практика голосования на выборах главой семьи за всех ее членов. Это явление было особенно заметно на парламентских выборах в Кыргызии в 1995 г.

¹⁶ По словам президента Аскара Акаева, который вместе с премьер-министром, спикерами обеих палат парламента и председателем конституционного суда присутствовал на встрече председателей суда аксакалов в мае 1999 г., в ближайшее время будет представлен пакет законодательных актов о местном самоуправлении и суде аксакалов.

¹⁷ Ковалевский В.Ф. Кыргызия: демократические декларации и политические реалии // Постсоветская Средняя Азия. Обретения и потери. М.: Восточная литература, 1998.

¹⁸ Doepfner A. Kirgizstan Moves. P. 9.

¹⁹ Res Publica (Бишкек). 14.02.1995.

²⁰ Burke Justin. Opposition Leader Alleges Election Fraud. RFU/RL Kyrgyz Service. 15.03.2000.

²¹ The Times of Central Asia. Thursday, 23.03.2000.

²² См. например: Ханин Владимир. Развитие неформальных структур власти. Институт политических партий в африканских условиях // Современная Африка: итоги и перспективы развития. Эволюция политических структур. М.: Наука, 1990. С. 60-73.

²³ Джуеупбеков А., Ниязов Э. Становление многопартийности в Кыргызстане // Ренессанс или регресс. Бишкек: Центр исследований мира Кыргызстана, 1996. С. 215- 230.

²⁴ Слово Кыргызстана (Бишкек), 5.05.1996.

²⁵ Namatbaeva Tolkun. Democratic Kyrgystan: What Lies Ahead? // Roald Z. Sagdeev & Susav Elsenhower, et al (Eds.). Central Asia: Conflict, Resolution and Change. Wash., DC: The Center for Political and Strategic Studies, 1995.

²⁶ Res Publica. Bishkek. 28.12.1999.

²⁷ Слово Кыргызстана (Бишкек). 15.07.1995.

²⁸ Huskey Eugene. Kyrgizstan: the Fate of Political Liberalization. P. 260.

²⁹ Andreev Nikolai. Kirgizstan: Grappling With Democracy // Bulletine of the Atomic Scientists. V. 50. N 1 (1994). P. 53.

³⁰ Вечерний Бишкек. 30.11.1999.

³¹ Локтева С. Где кончается власть? // Вечерний Бишкек. 1.12.1999.

³² Абдымен К. Предвыборная борьба в парламент или что ждать от новых депутатов? // Аргумент. N 25 (25), 17-24.12.1999.

³³ Наиболее крупным был конфликт, имевший место осенью 1994 г., который был связан с деятельностью комиссии по расследованию коррупции в органах законодательной и исполнительной власти. Итогом противостояния был роспуск старого Верховного Совета Кыргызстана и проведение референдума, вручивший Акаеву полномочия на проведение упоминавшейся конституционной реформы. См.: Pryde Jan. Kyrgyzstan's Slow Progress to Reform. P. 115.

³⁴ A game: Power Clans and Plans. Kyrgyz Rukhu (Bishkek). 5.11.1999. P. 1.

³⁵ Московский комсомолец. 9.12.1999.

³⁶ Вечерний Бишкек. 11.11.1999,

³⁷ Вечерний Бишкек. 26.10.1999.

³⁸ Две причины, чтобы остаться президентом. Аки- Пресс, N 6 (156), апрель 1998.

³⁹ A Game: Power Clans and Plans. P. 1; also ВВС Mon CAU. 15.11.1999.

⁴⁰ The Kyrgyzstan Committee for Human Rights Update: The Situation in the South. 15.09.1999.

⁴¹ См.: Турчинов А. Теневая экономика и теневая политика //Демоны мира и боги войны. Социальные конфликты в посткоммунистическом мире. Киев: Полiтична думка, 1997. С. 406-419.

стр. 97

⁴² Pryde lan. Kyrgystan's Slow Progress to Reform // The World Today. V. 51. N 6. June 1995. P. 115.

⁴³ См.: Тимирбаев Вячеслав. Спрут по имени Коррупция // Вечерний Бишкек. 19.11.1999.

⁴⁴ Волгина Н., Гафарлы М. Кыргызия: сложности и противоречия перехода к современной рыночной экономике // Постсоветская Средняя Азия. Обретения и потери. М.: Восточная литература, 1998. С. 326-327.

⁴⁵ Цит. по: Bransten Jereme. Kyrgyzstan: A Democracy Only tor the Rich.

⁴⁶ Mederoy Sultan. Analyses of Privatization in Kyrgyz Republic. Its Main Result and Further Strategies // Journal of Economic Cooperation Among Islamic Countries. V. 18, N 1-2 (1997). P. 35.

⁴⁷ Слово Кыргызстана, 7.05.1994; См. также: Idinov Narynher. Kyrgyzstan: Politicans Wrangle Over Gold Production. RFE/RL. 6.02.1998.

⁴⁸ Кузьмин Г. Комиссия проверила. Забудьте? // Вечерний Бишкек. 19.11.1999.

⁴⁹ Орузбаев А. Выкупи что "прихватил" // Вечерний Бишкек. 23.03.2000.

⁵⁰ Boehm Christian. Democracy in Kyrgyzstan - Reforms, Rhetorics and Realities. Paper Presented at Conference "Postkommunismens Anthropologi", 12-14 April 1996. Copenhagen. P. 5, 8.

⁵¹ Вечерний Бишкек. 11.11.1999.

⁵² Вечерний Бишкек, 14.08.2000.

⁵³ Boehm Christian. Democracy in Kyrgyzstan - Reforms, Rhetorics and Realities. P. 1.

Permanent link to this publication: