О лирике А. И. Одоевского

Он был рожден для них, для тех надежд,

Поэзии и счастья...

В нем тихий пламень чувства не угас:

Он сохранил и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.

М. Ю. Лермонтов "Памяти А. И. Одоевского".

8 декабря исполняется 200 лет со дня рождения Александра Ивановича Одоевского (1802 - 1839 гг.), поэта декабристской каторги, вошедшего в историю русской литературы своим стихотворением "Струн вещих пламенные звуки..." - ответом на знаменитое пушкинское "Послание в Сибирь".

А. И. Одоевский принадлежал к старинному роду удельных князей Черниговских, он мог бы сделать блестящую карьеру, был близким другом А. С. Грибоедова, поэтов А. А. Бестужева, К. Ф. Рылеева. Но с 1825 года он становится активным членом радикального крыла Северного общества декабристов. За день до восстания, на собрании у Рылеева, по свидетельству В. И. Штейнгейля, он восклицал: "Умрем! Ах, как славно мы умрем!". На Сенатской площади Одоевский командовал взводом лейб-гвардейского Московского полка, успешно агитировал других присоединиться к восставшим (см.: Декабристы в воспоминаниях современников. М., 1988). После поражения восстания осужден на каторжные работы, в 1832 г. из Читинского острога был переведен на поселение, лишившись возможности общения с друзьями. Только в июле 1837 г. был зачислен рядовым в Кавказский отдельный корпус, в ноябре - в Нижегородский драгунский полк, где познакомился и сдружился с Лермонтовым, бывал в Пятигорске и Железноводске. Получив известие о смерти отца в 1839 г., он писал: "Все кончено для меня. <...> чувствую, что не принадлежу к этому миру (Одоевский А. И. Поли. собр. стихотворений и писем. М. -Л., 1934. С. 331 - 332). Действительно, вскоре поэт умирает от малярии. По воспоминаниям Н. А. Загорецкого, Одоевский "приписывал свою бо-

стр. 3

лезнь тому, что накануне он начитался Шиллера в подлиннике, на сквозном ветру через поднятые полы палатки" (Там же. С. 100).

Стихотворения Одоевского - яркий образец романтической поэзии. Она насыщена "словами-сигналами" из лексикона проникнутой гражданским пафосом лирики декабристов: "души высокое желанье", "кровавая порфира", "пора начать святую битву" и т.п. Однако в этом лексиконе можно обнаружить явное пристрастие поэта к некоторым мотивам, символическим образам, определяющим особенности его поэтики.

Свое психологическое ощущение изгнанника Одоевский выражал во многих стихотворениях, но это внутреннее состояние его души было обусловлено вынужденными обстоятельствами его жизни. Поэт страдает от контраста воли и темницы, передавая свое желание вырваться на свободу в форме живой разговорной речи в стихотворении "Утро":

Рассвело, щебечут птицы

Под окном моей темницы;

Как на воле любо им!..

Выйду ли на воздух чистый -

Я, как дышат им, забыл.

Душу свою поэт называет узницей, и сетования его на скуку жизни возвышаются до философского обобщения:

Как много сильных впечатлений

Еще душе недостает!

В тюрьме минула жизнь мгновений,

И медлен, и тяжел полет

Души моей, не обновленной

Явлений новых красотой

И дней темничных чередой,

Без снов любимых, усыпленной.

<...>

Однообразна жизнь моя.

Как океана бесконечность.

Состояние заточения вызывает у поэта мрачные ассоциации: "Недвижимы, как мертвые в гробах..."; "И в гробе заживо лежал"; "И порывался в мир душой, но порывался из могилы". Образ безымянной могилы характерен для лирики Одоевского: "Пожрала их нещадная могила, И стерлись надписи слова"; "Как тени, исчезают лица В тебе, обширная гробница".

Только человеческая память способна противостоять забвению: "И только в памяти, как на плитах могилы, Два имени горят"; "У нас

стр. 4

в сердца их (повешенных декабристов. - А. Б.) врезаны черты, Как имена в надгробный камень"; "Тебя ли не помнить? Пока я дышу, тебя и погибшей вовек не забуду"; "И вспомню я сквозь сон всю мира красоту".

Мотив сна настойчиво возникает во многих стихотворениях Одоевского: "Почтите сон его священный, Как пред борьбою сон борца"; "Снов небесных кистью смелой Одушевить я не успел"; "Но их взаимно-сладкий сон (свидание с матерью. - А. Б.) Едва приснился им <...> И, не докончив сновиденья, Уже он кончил жизни путь"; "Как струны задрожат все жизненные силы"; "Но их (чувства. - А. Б.) объял еще не вечный сон, Еще струна издаст бывалый звон". Сон у Одоевского - это и воплощение сентенции "жизнь есть сон", и эвфемизм смерти -"вечный сон", и сон небесный, противостоящий земному прозябанию.

Излюбленный метафорический ряд у поэта - струны души, струны чувств, струны поэзии: "Струн вещих пламенные звуки"; "И вздрогнули в сердцах живые струны"; "ропот струн".

Поэзия Одоевского исповедальна. О чем бы и о ком бы он ни писал, он говорил о себе. Так, стихотворение на смерть Д. В. Веневитинова "Умирающий художник" Одоевский, по словам А. Е. Розена, "как будто написал для себя" (Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 367). Оно даже написано он первого лица: "И не успел я в стройный звук Излить красу и стройность мира".

В стихотворении, посвященном сыну декабриста Розена, поэт говорит "о бесприютности моей", в стихотворении, посвященном ссыльному декабристу П. П. Коновницыну, поэт, в сущности, повествует о своих сыновних чувствах: "Прижать к устам уста и руки Любимой матери своей, - вот были все его желанья". Мотив сиротства автобиографичен в лирике поэта: его горячо любимая мать умерла, когда ему было 18 лет. Он посвятил ей стихотворение "Тебя уж нет, но я тобою еще дышу...". Столь же горячо поэт любил своего отца:

Всю жизнь, остаток прежних сил,

Теперь в одно я чувство слил,

В любовь к тебе, отец мой нежный...

Везде мне видится твой взор,

Везде мне слышится твой голос.

Здесь снова появляются мотивы узничества, одиночества, сиротства:

Как недвижимы волны гор,

Обнявших тесно мой обзор

Непроницаемою гранью!

За ними - полный жизни мир,

А здесь - я одинок и сир,

Отдал всю жизнь воспоминанью.

стр. 5

Эти мотивы звучат и в других стихотворениях:

Как носятся тучи за ветром осенним,

Я мыслью ношусь за тобою, -

А встречусь - забьется в груди ретивое,

Как лист запоздалый на ветке.

Хотел бы - как небо в глубь синего моря,

Смотреть и смотреть тебе в очи,

Приветливой речи, как песни родимой,

В изгнаньи хотел бы послушать!

Но света в пространстве падучей звездою

Мелькнешь, ненаглядная, мимо, -

И снова не видно, и снова тоскую,

Усталой душой сиротея...

Нетрудно заметить в этом стихотворении 1838 г. перекличку с лермонтовскими образами: "листок оторвался от ветки родимой", "тучки небесные, вечные странники", "как в ночь звезды падучей пламень, не нужен в мире я". Но состояние одиночества, органически присущее Лермонтову, было чуждо Одоевскому, он стремился преодолеть его -хотя бы в мыслях: "Тихо плавай надо мной, Плавай, друг мой неотлетный!" - обращается он к воображаемой возлюбленной. В "Элегии на смерть Грибоедова", которого Одоевский очень ценил и любил, он горестно восклицает: "Он и погиб и погребен; А я - в темнице! Из-за стен напрасно рвуся я мечтами..."

Поэту остается надеяться на встречу с родными и близкими людьми только в мире ином, в существование которого поэт свято верил: "Как облако плывет в иной, прекрасный мир И тает, просияв вечернею зарею, Так полечу и я, растаю весь в эфир И обовью тебя воздушной пеленою".

Романтическое двоемирие в лирике поэта, уход в мир мечты был вынужденным, как и его одиночество: "Что год, что день, то связи рвутся..."; "Ты знаешь их, кого я так любил", - горестно писал он о своих ушедших друзьях.

Заточение, уединение развили религиозные чувства Одоевского. Николай Павлович Огарев, познакомившийся с ним в 1838 году, вспоминал о нем как о глубоко религиозном человеке, поэте "христианской мысли, вне всякой церкви" (Огарев Н. П. Избр. произв. Т. 2. М., 1956. С. 313). "Я тихо пел пути живого бога И всей душой его благодарил, Как ни темна была моя дорога, Как ни терял я свежесть юных сил", - свидетельствует и сам поэт.

Утешала Одоевского неизменная вера "в иной, прекрасный мир": "И все, что было здесь так дико и нестройно, Что на земле, сливаясь

стр. 6

в смутный сон, Земною жизнию зовется, - сольется в сладкий звук, в небесно- ясный звон, В созвучие любви божественной сольется".

Несмотря на то, что многие его стихотворения проникнуты глубокой печалью, они неизменно просветлены религиозным чувством. Не случайно в лирике Одоевского так часто возникает мотив света в различных его вариациях: светлый, просветлею, светозарный, просвещенный. Приведем примеры этих словоупотреблений: "И я просветлею, чело вознесу"; "из света в заточенье Любимый голос доходил"; "Светит без тени"; "И просвещенный наш народ Сберется под святое знамя"; "Божий свет"; "И свет во взорах потемнел"; "Свет- душа"; "Светились сквозь печали"; "Был отсвет образов, светивших мне с небес"; "В светлой любви".

Проявление света - луч. Луч свободы: "Несчастных жертв, проливших луч святой В спасенье русскому народу". Луч надежды: "Улетел надежд блеснувших Лучезарный хоровод"; "И зажгут лучом своим Дум высоких вдохновенье". Луч небесный: "Луч радостный, на небе том рожденный".

Любимый образ Одоевского - пламя. Пророчество "Из искры возгорится пламя" обессмертило его имя в истории. Образ пламени появляется и в этом стихотворении еще два раза: "И пламя вновь зажжем свободы", "Струн вещих пламенные звуки". Семантический ряд: пламя - огонь - жар - искры возникает у Одоевского неоднократно. Это "Небесный огнь"; "огнь воображенья"; "огнь несбыточных желаний". Огонь (огнь) и пламя у Одоевского рядом. Например, это огонь мщения и жертвенный пламень: "Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец, Пять жертв встают пред нами; как венец, Вкруг выи вьется синий пламень". Поэт сокрушается, что "в чистый пламень огня души я не излил"; "Минула жизнь без потрясений, огонь без пламени погас". Он развивает метафору огонь надежд: "Но от надежд, как от огня, остались только - дым и тленье".

Образ искры в поэтике Одоевского несет революционный пафос в его знаменитой фразе: "Из искры возгорится пламя". До нее было: "Таится звук в безмолвной лире, как искра в темных облаках; И песнь, незнаемую в мире, Я вылью в огненных словах". Он разрабатывал этот образ и потом: "Что искрилось в душе, что из души теснилось, -Все было их огнем! их луч меня живил".

Часто соседствуют у Одоевского его любимые образы - пламя и свет: "Следил их мирный свет и жаждал их огня"; "Заветных образов небесный огнь и свет"; "И чувства жар, и мыслей свет".

Исследователи давно обратили внимание на близость поэтики Одоевского и Лермонтова: "Весь образный строй стихотворений Одоевского, тяготеющий к символике и семантической многоплановости, разнообразию и новизне метрики, явился предвестием лермонтовского начала в русской романтической поэзии <...> Элегиям Одоевского

стр. 7

свойственно то созвучие личного и гражданского переживания, которое характерно для поэзии Лермонтова" (Краткая литературная энциклопедия. Том 5. М., 1968. С. 395).

Некоторые образы Одоевского послужили, нередко в переосмысленном виде, источником вдохновения для Лермонтова. Так, стихотворение "Ты знаешь их, кого я так любил" содержит образы, возникшие в совершенно иной роли в лермонтовском стихотворении "Три пальмы":

Так путники идут на богомолье

Сквозь огненно-песчаный океан,

И пальмы тень, студеных вод приволье

Манят их в даль... лишь сладостный обман

Чарует их; но их бодреют силы,

И далее проходит караван,

Забыв про зной пылающей могилы.

Многообразные соответствия, вплоть до дословных, можно найти, сравнивая "Элегию" Одоевского с "Думой" Лермонтова. "Что вы печальны, дети снов..." - начало "Элегии" Одоевского. "Печально я гляжу на наше поколенье" - у Лермонтова. Приведем некоторые примеры, сопоставляя строки поэтов: "Следов нигде не оставляя" - "Над миром мы пройдем без шума и следа"; "Едва мелькая, Едва касаяся земли" - "Едва касались мы до чаши наслажденья"; "Где скудно сердца наслажденье И скорби с радостью смешенье Томит, как похоронный пир... И до могилы жизни бремя, Как дар без цели, донесут" - "И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, как пир на празднике чужом"; "И безотчетною стопою, Пути взметая легкий прах, следов не врезали в границе И не оставили в сердцах. Зачем же вы назад глядите На путь пройденный? Нет для вас ни горьких дум, ни утешений" - "И к гробу мы спешим без счастья и без славы, Глядя насмешливо назад"; "И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою..."

В отличие от Лермонтова, Одоевскому свойствен исторический оптимизм, вера в светлые идеалы свободы, в торжество разума: его "Элегия" заканчивается утверждением: "Но со ступени на ступень века возводят человека". Эта вера соединялась в его поэзии с верой в "красу и стройность вечных дел, Господних дел, грядущих к высшей цели". В образности лирики Одоевского отразилась его возвышенная натура и любящее сердце. Его из пламени и света рожденное слово вдохновляло Лермонтова, было источником утешения и надежды.

В стихотворении "Памяти А. И. Одоевского" Лермонтов создал глубоко созвучный, духовно близкий себе самому образ поэта-романтика высокой души, каким был А. И. Одоевский.

Permanent link to this publication: